Пятые приходят на помощь
Шрифт:
Все началось с письма, которое пришло на имя заведующего лесным складом. Автор письма называл себя доброжелателем и удивлялся, что руководители лесосклада утратили чувство бдительности. «Вы последите за своим кладовщиком и поинтересуйтесь, из какого леса строит себе дом ее племянник? Проведите ревизию и поймете — лес-то у вас из-под носа тащат... Вот и передовик производства ваша Анна Ивановна, с которой вы носитесь как с писаной торбой»,— писал неизвестный «доброжелатель».
Большого труда не представляло установить, что пиломатериалов не хватает. Заведующий выслушал объяснение Анны Ивановны и пожал плечами:
— Хорошо, что милицию предупреждали, но меня это не касается. Здесь два пути — или мы будем передавать дело в суд, или вам придется платить.
Анна Ивановна не имела возможности отдать в кассу лесосклада большую сумму. Но даже если бы и были такие деньги, Анна Ивановна ни за что не стала бы платить. Пойти на такое — значит, признать свою вину, значит, назвать себя расхитителем.
Временами Анна Ивановна с тревогой задавала себе вопрос: «А если меня и вправду обвинят? Что тогда станет с Аленкой?» На сестру оставить дочь она не согласится ни за что на свете.
Феклинья уже сейчас забила девчушке голову разной божественной чепухой, а если Аленка станет жить с ней, то через год-второй превратится в маленькую религиозную фанатичку.
Сегодня, когда она шла с лесосклада, в переулке ее встретил Руденко. Божий человек уже, оказывается, знал, что Анне Ивановне грозит неприятность, и высказал свое сочувствие.
— Обидели тебя, Анна, обидели. Знаю, честная ты женщина, копейки чужой не возьмешь. А ведь в тюрьму могут засадить.
Анне Ивановне было неприятно участие пресвитера. Она чувствовала и по голосу, и по улыбке, и по тому, как он себя держит, неискренность этого человека, его коварство. И хотя у нее не было доказательств, она все больше и больше верила, что не без его участия дочку готовят в баптистки, ждут, когда созреет «сноп божий».
— Откуда о моем несчастье стало известно-то тебе, Руденко? — спросила Анна Ивановна, стараясь пройти мимо пресвитера. Но тот уже шагал рядом.
— Свет божий слухом полнится, Анна,— неопределенно ответил тот.
Анна Ивановна горько усмехнулась:
— Оставил бы ты меня в покое, Руденко. Зачем встаешь на моем пути? Очередную жертву подкарауливаешь?
Пресвитер мягко сказал:
— Бог с тобой, Анна. Когда человек в беде, то много лишнего и глупого может наговорить. Мы знаем это и прощаем. Братья и сестры не радуются чужой беде и всегда готовы прийти на помощь. Может быть, тебе требуются деньги, Анна? Не стесняйся, сестра, скажи мне. Мы поможем деньгами. Если ты нуждаешься в слове утешения и участия — приходи на наше собрание. «Бог есть любовь» — вот наш лозунг, Анна, и я не думаю, что ты найдешь в этом нашем девизе что-то плохое.
Анна Ивановна остановилась и попросила:
— Оставьте меня, Руденко. И без вас тяжко...
Пресвитер остановился и сочувственно кивнул.
— Мы ждем тебя, Анна. У нас ты найдешь спокойствие и братскую любовь.
Вспоминая эту встречу сейчас, Анна Ивановна смотрела на снимок племянника в газете и думала об Аленке.
— Сходи к Алексею, дочка,— протянула она газету.
После торжественной встречи шахтеров Аленка на брата стала смотреть иначе. Раньше она сторонилась его, потому что Алешку постоянно ругала тетка Феклинья за вероотступничество, за измену Христову делу. И Аленка боялась брата. Теперь она видела, что ошиблась, потому что там, на митинге, об Алеше говорили много хороших слов, хлопали ему. Плохому человеку не стали бы хлопать сотни людей...
А тут еще Ромка и Галка Павлова. Они сказали, что у нее знаменитый брат, что таким братом надо гордиться и что со временем его портрет будет навечно повешен в музее шахты, как портрет Галкиного дедушки Ивана Савельевича. Аленке было приятно слушать это.
Девочка взяла газету и сказала:
— Я сбегаю, мама.
У забора она увидела сваленные доски.
Девочка вошла в избу и удивилась: за столом сидели пресвитер Руденко и Алеша.
— Проходи, сестренка,— пригласил Алеша.
Пресвитер улыбнулся и сказал:
— Вот с кого надо брать пример, с этой души невинной, брат. Она не мучает себя дурными вопросами, она знает: слово божье — закон, и неважно, понимаешь ты это слово или нет. Главное — верить в него.
Аленка нерешительно подошла к столу и положила газету.
— Мама прислала. Здесь ты есть, Алеша.
Чернов нетерпеливо развернул газету и, разгладив ее, стал внимательно рассматривать снимок.
— А ведь точно, наша бригада! — весело сказал он.— Перед спуском в шахту корреспондент щелкнул.
Руденко тоже посмотрел на снимок и сказал:
— В почете ходите, в газеты вас снимают, по радио о вас говорят. А ты сейчас на особом виду — еще бы: бывший активный баптист становится безбожником.
Алеша положил газету в стопку книг и усмехнулся:
— Злости в тебе много, Руденко. Только не из-за силы злость эта, а из-за слабости твоей. Верно, оставил я секту. Первый оставил, но, думаю, не последний... О сестренке говоришь, как о божьей овечке невинной. Не дам я тебе, Руденко, калечить ребенка.
Пресвитер засмеялся и шутливо замахал руками:
— Да ну тебя, брат, ты все грехи смертные на меня готов повесить. И если набожность девочки считаешь за грех, то надо бы знать, что в молитвенный дом ее водит твоя же мамаша.
— Знаю, Руденко, и это,— согласился Алексей.— Жаль мне матери. Крепко она попала в твои лапы... Но и мать поймет, что к чему. Жизнь заставит понять.
Руденко провел ладонью по блестевшим от репейного масла волосам и вздохнул:
— Как знать... Все в руках божьих. А тебя, брат Алексей, держал я на прицеле. Заместо себя хотел. Указание такое было. Не поздно еще, одумайся, брат.
Алексей встал. Оперся руками о стол и наклонился к Руденко:
— Вон как даже... Значит, меня в вожаки овечек божьих?
Пресвитер кивнул.
Алексей указал пресвитеру на дверь:
— Чтобы ноги твоей здесь не было. Понял? И от сестренки отступись!
— Опомнись, брат,— предупредил Руденко.— Не гневи бога.
— Я опомнился уже, я всему поселку покажу, кто ты такой.
Аленке было стыдно за брата. Зачем он обидел гостя? Пресвитер такой добрый и ласковый.
Когда он ушел, Алеша взволнованно сказал: