Рабы Парижа
Шрифт:
"Что же вы хотите увидеть на самом деле?" — чуть не спросил художник.
Граф не закончил фразу. Он вспомнил, что еще не назвал себя.
— Извините, я забыл представиться. Маркиз де Беврон.
"Становится все интереснее. Господин де Мюсидан полагает, что я его не знаю, и хочет сохранить инкогнито. С какой целью?"
Художник еще раз поклонился.
— Меня зовут Андре. Очень приятно, что о моих скромных работах так хорошо отзываются ценители живописи. К несчастью, у меня сейчас нет ничего законченного, кроме нескольких эскизов. Хотите посмотреть?
— Конечно.
Де
Однако граф уже приметил в дальнем углу зеленую занавеску.
Он стал расхаживать по комнате, делая вид, что рассматривает висящие на стенах эскизы.
Ноги его вдруг стали ватными, в висках стучало. Он с трудом сохранял ясность мыслей, которые быстро сменяли друг друга.
Негодяй Тантен, кажется, сказал правду. Похоже, что за занавеской действительно висит картина…
Что, если там и в самом деле портрет Сабины?
Будет ли это означать, что молодой человек — любовник мадемуазель де Мюсидан? Она ему позировала. Но ведь этого недостаточно, чтобы называться его любовницей…
Ну и что? Кто будет разбираться в таких тонкостях, если она провела много часов наедине с этим Андре…
Какой позор!
Впрочем, он ничуть не больше того позора, от которого несчастная девушка спасает родителей, принося себя в жертву шантажистам…
"Имею ли я право ее судить? — подумал граф. — Я был к ней равнодушен. Диана занималась не дочерью, а своими похождениями… Бедное дитя искало любви на стороне, потому что не получало ее дома… Надо признать, что выбор Сабины не так уж плох. Благородная осанка, мужестванная красота и умное, энергичное лицо молодого человека производят приятное впечатление. Если бы он еще происходил из знатного рода… Но лучше ли отдать девочку негодяю де Круазеноа, хоть он и маркиз? А изменить я ничего не могу… Зачем же я сюда пришел?"
Андре заметил, что господин де Мюсидан украдкой поглядывает на зеленую занавеску.
"Так вот оно что! Кто-то рассказал графу о портрете Сабины… За мной, видно, следят дольше и внимательнее, чем я полагал, — рассуждал художник. — Надо быть еще осторожнее. Появление графа — это привет от Генриха и его шайки. Если мы с ним сейчас поссоримся, то я им уже буду не опасен. А для нас с Сабиной все будет кончено… Тонко рассчитали, подлецы! Ну, господин граф, пора нам заключить союз против общих врагов… Только что делать с вашим инкогнито? Задали вы мне задачку, ваше сиятельство! Придется разговаривать с вами, как с посторонним… Что ж, в этом есть свои преимущества. Я скажу маркизу де Беврону все то, что никогда бы не осмелился выговорить в присутствии графа де Мюсидана".
Между тем гость закончил осмотр эскизов.
— Поздравляю вас, месье, — произнес он. — Я вижу, что мой друг был прав. Ваши работы превосходны. Очень жаль, что я не могу что-нибудь купить… Неужели у вас не найдется хоть одного законченного полотна?
— Нет, господин маркиз.
— А та картина в роскошной раме, которая виднеется за зеленой занавеской? — дрогнувшим голосом проговорил де Мюсидан.
Андре ждал этого вопроса, но все же покраснел, услышав его.
— Извините меня. Она окончена, но я не продаю ее и никому не показываю.
Теперь граф уже не сомневался в том, что Тантен его не обманул.
— Вероятно, это портрет? — спросил мнимый маркиз де Беврон.
— Да.
— Женский?
— Вы угадали.
Положение обоих собеседников было весьма двусмысленным.
Они смутились и отвернулись друг от друга, чтобы скрыть это.
Аристократ первым овладел собой.
— Вполне понятно, — сказал он. — Вы, наверное, влюблены.
Андре покраснел еще гуще.
— Все великие живописцы обессмертили красоту своих любовниц, — продолжал де Мюсидан.
Художник возмущенно сверкнул глазами.
— Вы ошибаетесь, господин маркиз!
— В чем же?
— Это — портрет самой добродетельной девушки на свете.
— Вы ее любите?
— Люблю. И разлюбить ее для меня так же невозможно, как остановить собственное сердце. Но мое уважение к ней еще сильнее, чем любовь. Она — моя любовница? Боже мой! Да я презирал бы себя, как последнего негодяя, если бы злоупотребил ее доверием и шепнул ей хоть одно слово, которого она не смогла бы передать своей матери!
Никогда в жизни де Мюсидан не слышал более приятных слов. Лицо и голос Андре доказывали, что он говорил правду. Графу хотелось обнять и расцеловать честного молодого человека, но на это никак не мог отважиться маркиз де Беврон.
Октавий уже проклинал свое инкогнито.
— Для портрета, естественно, необходим оригинал, — смело сказал художник.
— Значит, девушка приходила сюда?
— Да.
— Разумеется, не одна?
— Одна, господин маркиз.
— Это было очень неосторожно с ее стороны.
— Она доверяла мне.
— Но люди могли подумать…
— Каждый судит по себе, господин де Беврон.
Теперь покраснел граф.
— А как относились к этому ее родители? — спросил он.
— Она приходила тайком. Родители не пустили бы ее сюда.
— Вы не имели права подвергать опасности репутацию девушки.
Андре покаянно склонил голову.
— Я принимал от нее эту жертву. Мало того, я на коленях умолял ее приходить. Иначе мы вообще не смогли бы встречаться…
— Каковы же ваши планы на будущее? — поинтересовался маркиз де Беврон.
Художник вздохнул.
— Мы любим друг друга, но в глазах общества нас разделяет пропасть. Она — единственная наследница богатой и знатной семьи. А я…
Андре сделал паузу. Он надеялся, что граф ободрит его, но де Мюсидан молчал.
Художник собрался с силами и приступил к самой рискованной части разговора.
— Знаете ли вы, кто я? Несчастный найденыш, подкинутый в Вандомский приют для сирот какой-нибудь бедной девушкой, которую обольстили и бросили. Когда мне исполнилось двенадцать лет, я однажды утром сбежал оттуда. Через некоторое время я с мелочью в кармане пришел в Париж. С тех пор живу здесь и борюсь с нищетой. Пока довольно успешно. Для этого я, художник, работаю скульптором-орнаментщиком на строительстве. Посмотрите на мои руки.