Рабы
Шрифт:
— Ладно. Благодарю вас Вечером увидимся. И собеседники расстались.
Гиждуванский базар занимал просторную площадь — десятин десять. На ней помещался бараний рынок, дровяной торг и фруктовые ряды.
Всю эту площадь плотно заполнили толпы людей. Люди забрались и на крыши соседних домов, постоялых дворов и лавок. В руках у людей было оружие. Одни вооружались пяти- и одиннадцатизарядными винтовками, берданками, охотничьими ружьями, другие фитильными и пыжовыми ружьями на рогульках, какими за сто лет до того воевали бухарские эмиры с мирными садоводами и голытьбой Ирана и Афганистана. У большинства же оружие состояло из старых шашек и сабель, кухонных и садовых ножей, топориков
Во всех углах площади муллы влезли на лотки, корзины и читали фетву богословов о священной войне за веру. Это толкование, скрепленное печатями всех духовных владык Бухары, стало указом.
Старшины и старосты тут же разъясняли фетву простым языком, чтобы это дошло до крестьян:
— Война идет против джадидов, большевиков, неверных, богоотступников и всех, кто, восстав против его высочества эмира, поднял меч на его августейшую особу. Кто не выйдет на войну с этими врагами, тех следует считать такими же врагами, кровь их разрешено проливать, имущество грабить, жен считать разводками, а детей брать в плен и обращать в рабство…
На возвышение вскочил джигит в меховой шапке. Полы его халата были заправлены в сапоги, грудь перекрещивали ремни патронташей, слева висела палка, а за плечом — пятизарядное ружье.
Джигит крикнул:
— Жизнь нашу жертвуем за эмира, за шариат! И спрыгнул.
На его место поднялось человек десять стариков, чалмы которых, в знак полного самопожертвования, спускались на шеи.
Опустив головы, закрыв глаза, раскачиваясь, они гнусаво пропели:
— Да будет жизнь наша жертвой!
— Да будет жизнь наша жертвой!
— Как в сборище слепого маддаха, [120] — сказал человек, стоявший недалеко от этих стариков, другому, стоявшему возле него.
— А каким было это сборище слепого маддаха? — спросил тот. Первый начал рассказывать:
— Несколько лет тому назад я был в Бухаре. Был месяц рамазан. [121] Прохаживаясь по городу, дошел до Хауза Диванбеги. [122] Смотрю на площади у Диванбеги собралось много людей. Оказалось, что это сборище, собранное маддахом. Высокий, с большой бородой и слепой на один глаз и рябой на лицо.
120
Маддах — профессиональный рассказчик историй о святых.
121
Рамазан — девятый лунный месяц, в продолжение которого мусульмане должны соблюдать пост.
122
Хауз Диванбеги — водоем в центре города Бухары, окруженный ансамблем памятников архитектуры, наиболее многолюдное место в городе.
Рассказывал он о могиле и дне Страшного суда. Много он говорил о святости месяца рамазана, о том богоугодном деле, которое совершают соблюдающие пост, и о том, как на том свете будут пытать людей, которые не постятся. Затем он начал рассказывать очень занимательную историю, связав ее со своими вступительными словами. Когда рассказ его дошел до самого интересного места, маддах, закрыв и здоровый глаз, склонил голову на грудь и некоторое время хранил молчание. Люди с увлечением и интересом ожидали окончания его рассказа, а помощник маддаха выкрикивал:
— Слушаю! Правильно!
— Шошариф!
— Слушаю! Правильно! — протянул в ответ помощник.
— Что просить мне у народа во славу священного месяца рамазана?
— Просите голову, просите голову! Святость месяца рамазана стоит того, чтобы отдать за него голову, — ответил помощник.
— Есть ли здесь такой мужчина мусульманин, который во славу священного месяца рамазана согласится принести в жертву свою милую голову? — спросил маддах у окружавших его слушателей.
— Во славу священного месяца рамазана да будут принесены в жертву наши головы! — выступили из круга четыре человека. Сорвав со своих голов чалмы, они повесили их на шеи…
— Совсем так же, как эти старики, — подтвердил слова рассказчика его собеседник.
— Да, — сказал тот, продолжая рассказ, — Набросив чалмы на плечи, они вышли в круг и, бросившись лицом вниз, лежали там, плача и стеная.
Маддах, погладив их головы ладонями и назвав их «настоящими мусульманами», снова обратился к народу:
— Есть ли здесь храбрецы, которые, подражая этим мусульманам, приносящим в жертву свои головы, дали бы монеты чистого золота?
Были получены также две-три золотые монеты.
Затем маддах попросил двенадцать тенег во славу двенадцати имамов, одиннадцать тенег во славу Бахауддина, пять тенег во славу святого семейства, [123] четыре тенги во славу четырех друзей [124] и еще несколько тенег во славу Хызра, Ильяса и еще не знаю каких бесчисленных святых. Одним словом, он прекраснейшим образом выудил из карманов серебряные монеты и даже медные пулы. По словам маддаха, кто бы чего ни дал, все будет угодно богу и равно жертве тех, кто отдал свою голову, так как он будет молиться и за них, молясь за истинных мусульман…»
123
Святое семейство — пророк Мухаммед, его дочь Фатима, ее муж Али и сыновья Хасан и Хусейн, которые считаются у мусульман святыми.
124
…четырех друзей — Четыре друга — преемники пророка Мухаммеда, первые халифы Абу-Бакр, Омар, Осман и Али.
— А ты что дал? Ты ведь тоже был храбрецом, — спросил рассказчика его спутник.
— Я дал семь медных монет. По правде сказать, если бы я мог, я дал бы и больше, потому что кривой совсем разжалобил меня, — ответил рассказчик.
«Медные пулы полились дождем. Когда уже больше не было надежды на приток денег, маддах собрал серебряные тенги, медные пулы и, сложив их в шерстяной мешочек, доверил своему помощнику. Затем, поглядев на людей, сидевших на корточках в ожидании продолжения его рассказа, он крикнул:
— С каждого, кто встанет, да спадут его грехи!
Люди, ворча, встали и разошлись, отряхивая пыль со своих халатов. Но я остался, с удивлением глядя на тех, кто пожертвовал своей головой.
Маддах выступил вперед. За ним шел помощник, который нес мешочек с деньгами, а за ними последовали те, что принесли в жертву свои головы. На их шеях все еще висели чалмы.
Я был в недоумении. «Может быть, маддах убьет, или продаст их, или еще что-нибудь сделает с ними?» В конце концов, чтобы узнать, что с ними будет, пошел за ними.