Ради тебя одной
Шрифт:
Этого Ефим допустить никак не мог. Грохнуть господина Прохорова из адского ружья – пожалуйста. А вот напечатать его изображение с браком – непорядок. Работа была недолгой, но требовала аккуратности. Закончив, Ефим полюбовался на результат. Единственно, что слегка свербило: Береславский, постоянно боровшийся за соблюдение Закона об авторских и смежных правах (даже его фотошоп был куплен совершенно легально, за шестьсот баксов, а не за восемьдесят рублей на «Горбушке»), сейчас нагло воровал иллюстрацию у создавшего ее фотографа. «Ничего, переживет», – наконец выписал он себе индульгенцию.
Листовка получалась очень даже ничего. Впечатляла. «Мощно задвинул, Ефим Аркадьевич», одобрил он.
Действительно, недурно. На одной стороне крупно, во всю страницу – хищное и жестокое лицо Прохорова, перечеркнутое прозрачной, но жирной и багровой, как кровь, надписью «WANTED!». С другой – краткий рассказ о событиях последних дней начиная с «Зеленой змеи». Из фамилий, кроме Жабы, упоминался только сам Береславский, и только в третьем лице.
Официально Ефим к этой бумаге отношения не имел. И собирался сделать все, чтобы ее нельзя было к нему официально припечатать. Короче – типичная анонимка, героиня множества фельетонов эпохи развитого социализма.
Дальнейшие его действия были следующими. Используя личные контакты и наличные доллары, вывел фотоформы в дружественной компании. Цветопробы делать не дал и даже выведенные формы на световом столике проверил самолично. Таким образом, компьютерщики пре-пресс-бюро тоже сработали вслепую.
Затем поехал в чужую типографию и сделал то, что сам же считал максимально зазорным. За наличные деньги подкупил мастера, чтобы ему срочно отогнали «левый» тираж. Причем примерно вдвое дороже, чем официальная цена. Выбор типографии был легко объясним: она через посредников принадлежала все тому же Анатолию Алексеевичу Прохорову. Мастера же Ефим знал со стародавних времен, хотя последние лет пять не поддерживал контактов: не любил его из-за тупости и жадности.
– Почему так много? – усомнился было тот.
«Исправляется, что ли?» – подумал Ефим. Раньше мастер интересовался подобными вопросами, только если сумма казалась низкой.
– За срочность и секретность, – честно объяснил нелегальный заказчик.
Печатники, резчик и монтажистка его не видели, а мастер никому не расскажет: у самого рыльце в пуху. Особо совесть Береславского не мучила: если мастер не полный придурок, то бумагу своей фирме он компенсирует, денег более чем достаточно – более трех тысяч. А если и в самом деле поумнел – вообще одну цену положит в кассу, а уж вторую возьмет себе. В отработку вбросит какой-нибудь нейтральный макет. В любом случае макет именно этой листовки никто не увидит – мастер лично проследит за уничтожением неушедших остатков «левого» тиража: брака, припечатки и тому подобного. Уже к утру вся эта бумажная каша будет сформована макулатурным прессом в тяжелые тюки. На самом деле начальству типографии тоже хорошо: вряд ли ему хотелось бы впутываться в подобную историю. Даже за двойную цену.
– А забирать тираж будете вы? – спросил мастер.
– Нет, – ответил Ефим. – Вам позвонят вот по этому телефону. – И он передал мастеру один из чистых, купленных Орловым по паспорту какого-то бомжа, мобильников. – Привезете тираж, куда скажут.
– А деньги за транспорт?
Все же Ефим не любил особо жадных.
– All included, – сухо сказал он.
– Что? – не понял мастер.
– Все включено, – перевел Береславский и покинул обесчещенную им Жабью типографию.
Далее путь заслуженного рекламиста лежал в дружественный коммерческий еженедельник «Офис руководителя». Этих подставлять не хотелось: почти друзья. Поэтому поехал опять-таки не в редакцию, а в службу доставки. Здесь рекламный журнал паковали, вкладывали в него рекламные же письма и листовки, после чего с самого раннего утра целая армия курьеров разбегалась по огромному городу, чтобы к полудню разнести и развезти ни много ни мало – пятьдесят тысяч экземпляров издания.
В саму службу рассылки Ефим не пошел, подождал в машине. Да и чего бы он там увидел нового? Длинные-предлинные столы в длинных-предлинных комнатах. И много-много женщин, от пятнадцати до восьмидесяти лет. Мужчин почти нет: свихнутся от бесконечной и монотонной работы. И огромные шкафы-ячейки без дверок. Только номера: каждый соответствует личному номеру курьера.
Береславский не собирался светиться в этой фирме. Он дожидался одного из своих бесчисленных знакомцев.
Наконец из «экспедиции» выскочил мужчина средних лет и с ходу запрыгнул в открытую Ефимом дверцу.
– Что за заказ? – спросил он.
– Здравствуйте, Степан Палыч, – поздоровался Ефим.
– Здравствуйте, – смутился тот. – Что будем рассылать?
– Понятия не имею, – глазом не моргнув, соврал Береславский. – Но деньги большие.
– А конкретнее? – «повелся» Степан Палыч.
– Сколько вы берете за отправление?
– А4? Без конверта?
– Предположим.
– Тридцать копеек.
– Один цент, – перевел в устойчивую валюту непатриотичный в данном случае Береславский. – Пятьдесят тысяч – пятьсот долларов. А в конверте?
– Чистом?
– Да. Просто заклеенном, и все.
– Тысячи в две с половиной встанет.
– А как вы смотрите, если я заплачу вам («Бедный Орлов!» – пронеслось в мозгу Ефима) двенадцать с половиной тысяч? Причем – минуя кассу.
– Хорошо смотрю, – недоверчиво заулыбался Степан. – А за что такая щедрость?
– За то, что вы работаете здесь последний день.
– Почему? – Лицо Степана Палыча вытянулось.
– Я не знаю заказчика, – объяснил Ефим («Надо же, вру – как пою, – подумалось ему. – Больше, чем за предыдущую жизнь».). И у него большое желание остаться анонимным. Вам бы тоже лучше его не знать. Листовки получите, позвонив по этому телефону. – Береславский передал слегка обалдевшему Степану бумажку с напечатанным номером. – В листовках – компромат.
– А дальше что?
– Дальше ваши упаковщики запечатают листовки в конверты…
– Какие упаковщики? – чуть не заорал Степан.
– Вы знаете какие.
Информаторы Береславского работали хорошо. Тихий Степан Палыч набрал огромное количество пожилых теток-украинок и, сгрудив их в вонючем подвале, выполнял втихую ту же работу по упаковке, что и его фирма, только – дешевле. Клиентов он воровал у собственного хозяина.
– Что-то вы путаете, – неуверенно сказал он.
– Я ничего не путаю. – Ефим начал терять терпение. – Вы возьмете тираж, ваши бабки запечатают его в конверты, потом подложите эти конверты в вашей фирме – вы ведь старший смены. Их разложат по журналам втемную. Кстати, вот адрес. – Береславский передал Степану Ильичу еще одну бумажку, с координатами Жабьего дома. – Сюда отправьте обязательно. Можно даже два экземпляра.
– Но ведь уже к полудню узнают… – прошептал Степан Палыч.
– Так и так узнают, – безжалостно сказал Береславский. Вора ему было не жалко, а вывести из-под удара непричастное экспедиционное агентство он считал себя обязанным. – Поэтому вы оставите письмо с раскаянием, но без упоминания меня. И уедете на родину месяца на два. За это я вам плачу лишние десять тысяч долларов. Потом можете возвращаться, через два месяца это уже никого не будет волновать.
Степан Палыч молча соображал. После чего улыбнулся: сделка показалась ему неплохой.