Раскаленная броня. Танкисты 1941 года
Шрифт:
– В плечо, – проговорил Игорь.
– А меня вот, вишь, почти без руки оставили, – кивнул на покалеченную конечность пожилой солдат, устало вздохнул. – Лучше б в бою подстрелили…
– Как это?
– А так! Я ведь когда улепетывал со всеми от фрица-то, угодил в овраг, да и шмякнулся неловко. Поначалу ничего, потом разболелось шибко, хоть – вой! Пока дошли до лагеря – думал землю начну грызть – так болело все. А потом сестричка наша подошла, посмотрела, говорит: переломы серьезные. Теперь вот, – солдат еще раз кивнул на перевязь, – две недели не снимать! Тьфу!
– Повезло
– Э-э-э, паря, не скажи! – Пожилой боец многозначительно выставил палец здоровой руки, опустился рядом с Игорем, достал заранее скрученную папироску из пилотки, задымил.
Демин повел носом, разлепил пересохшие губы и произнес:
– Товарищ лейтенант, папироску бы… Курить хочется, аж жуть!
Пожилой солдат хмыкнул, достал потрепанный кисет, в узелке разорванные на ровные прямоугольники бумажки. Семен пригляделся, брови взметнулись вверх – бумага испещрена латиницей.
– Немецкие листовки, что ль? – произнес он.
– Они самые, – кивнул пожилой солдат, пальцы ловко набивают самокрутку табаком. – Вишь, пригодились. Для задницы жестковаты, а на самокрутку в самый раз.
Рядом кто-то хохотнул
– А что пишут? – поинтересовался Баир.
– Да чепуху какую-то! – бодро ответил немолодой боец. – Начеркано чего-то. Нам, деревенским, не понять. Но наш лейтенант бывший, – мужик вдруг быстро перекрестился, – царствие ему небесное! Перевел. «Иван, сдавайся!» – там написано. Ага, щас! Козе в… – седовласый солдат осекся, не хотелось матом ругаться при молодежи, лишь махнул рукой, – ну, в общем, шиш им, а не «ивана» – он протянул цигарку Роману. – Держи, браток. Кури!
Демин принял трясущейся рукой самокрутку. Баир заботливо протянул палку с тлеющим угольком на конце, Роман жадно запыхал облачками дыма. Откинулся, лицо довольное.
– Откуда топаете?
– Танкисты мы, из окружения выбирались…
– Долго идете?
– Второй день…
– Везучие! Мы с неделю из колечка-то немецкого пробивались! Тяжко нам пришлось, ох и тяжко… А из окружения так и не вышли.
– Это как так? – вдруг вмешался Семен, маслины-глаза впились в пожилого солдата. – Получается, мы и сейчас в окружении?
– А ты думал? Разве сидели бы сейчас тут, в этих лесах…
– Отставить разговорчики! – внезапно раздался за спинами бойцов властный голос капитана. Танкисты и седовласый солдат одновременно обернулись к нему, столкнулись с суровым взглядом командира. – Что за разговорчики с пленными?
– Так я…
– Без «я»! Марш в медсанбат!
– Я только оттуда, товарищ капитан.
– Тогда в землянку свою! Шагом марш!
– Есть! – козырнул пожилой солдат левой рукой и четко зашагал в сторону землянок.
Капитан пробежался тяжелым взглядом по пленным танкистам, хмыкнул и скомандовал:
– Все, кроме раненого, – за мной!
– А как же…
– О нем позаботятся, – перебил Баира капитан, развернулся и быстрым шагом направился все к тем же теснящимся в тени землянкам.
Танкисты покорно шагнули за ним.
Пока шли, Игорь разглядел нехитрое хозяйство этого лагеря. Несколько на скорую руку собранных землянок врыты в грунт, основная масса солдат ютится либо у костров, либо под брезентовыми навесами. Тут же недалеко вырыта неглубокая площадка, в центре наспех обложено камнями отверстие колодца. Чуть поодаль, прямо из-за кустов чуть слышно раздаются стоны и сдавленное мычание. Баир шагнул в сторону, присмотрелся. Под брезентовым навесом прямо на земле лежали самодельные носилки, на них раненые бойцы, многие обмотаны грязно-кровавыми тряпицами. Между рядами бегает совсем еще девчушка лет пятнадцати – кому подсовывает флягу с водой, кому поправляет бинты-повязки. Солдаты с мольбой и благодарностью смотрят на нее.
Рядом с дверью в землянку комиссара стоит солдат, при виде начальства вытянулся в струну.
«Вольно!» – бросил комиссар, потянул на себя дверь и жестом приказал, чтоб проходили. Танкисты и пограничник шагнули в полутьму. Игорь после яркого солнца будто провалился в бездонный колодец – все вокруг черно. Постепенно глаза пообвыклись, и он почти отчетливо может разглядеть убранство комиссаровой землянки. В центре располагается массивный стол из струганых досок, на столе горят две полуоплывшие самодельные сальные свечи, кипа каких-то бумаг, командирский планшет, огрызки карандашей, глиняное блюдце, полное окурков.
Рядом примостилась небольшая скамья из половинок рубленых чурок. На стене висит обрамленное фото Сталина из газеты. В дальнем углу тесноватой землянки виднеются очертания топчана, жесткие дубовые доски накрывает лежалое сено. Пахнет махоркой и мышами.
Комиссар по-хозяйски уселся на скамью и потянулся к тарелке с окурками, задымил чинарик, тлеющий огонек разбрасывает рыжие искры в разные стороны.
Пограничник устроился рядом со столом комиссара, протягивает ему документы танкистов. Те стоят ровным строем.
– Меня зовут Виктор Станкевич, я полковой комиссар 214-го полка, входящего в 22-ю танковую дивизию, – комиссар сделал паузу, оглядел пленных танкистов еще раз, в руках застыли их документы. – Ну что, бойцы, кто вы и откуда, и куда путь держите? – произнес комиссар, разглядывая в полутьме документы.
Игорь шагнул вперед и отчеканил:
– Я командир танка 15-й танковой дивизии 6-го мехкорпуса, лейтенант Протасов. А это мой экипаж. – Игорь повернулся вполоборота к Баиру и Семену. – Это заряжающий старшина Баир Шагдаров и радист-пулеметчик сержант Семен Горобец.
– Ну-ну… – проговорил комиссар. – А четвертый боец кто такой и где ранение получил?
– Это механик-водитель сержант Роман Демин. Ранен в танковом бою.
– Во как! В танковом бою, говоришь?
– Так точно!
Комиссар повернулся к пограничнику:
– Слышь, капитан, а ты, случаем, на танковый бой, когда ходил в разведку, не натыкался?
Пограничник отрицательно мотнул головой.
– А танки хоть видел?
– И танков не видел, товарищ комиссар. В нашем районе танков уже неделю как нет.