Распечатки прослушек интимных переговоров и перлюстрации личной переписки. Том 2
Шрифт:
Застыл, разминает бока – и вдруг крайне самодовольным тоном, разглядывая свои чресла, говорит:
– А железяка-то моя, гляди, еще работает!
Я опасливо переспрашиваю:
– Какая железяка?
– Ну как! – говорит. – У меня же железный сустав в бедре! У меня же был жуткий артроз! Совсем ходить не мог! Ты что, не помнишь, как я хромал, когда мы с тобой в Милане Караваджо смотреть ходили?!
– Ох, даже не напоминай мне Милан и Караваджо! – говорю. – Даже вот не смей заикаться мне об этом позоре! Я помню, как ты разорался перед картиной и как мы чуть не избили друг друга, поспорив! Даже не напоминай, – говорю, – мне этот позор, как нас выгнали из пинакотеки! Прекрасно, – говорю, – помню, как ты хромал, но я, – говорю, – была уверена, что это ты от злости, что я тебя переспорила со своей трактовкой! Шломо! – говорю, – ну вот почему же ты мне не сказал ничего про свой сустав?! Зачем же мы через весь город пешком тащимся?!
– Я как новенький, уверяю тебя! – кричит Шломо. – Всё зажило! Я даже ничего не чувствую! Сам уже почти забыл! Почему-почему не сказал?! Я же все-таки мужчина, ты не забывай все-таки! Нет, я всё помню, наш уговор, просто друзья,
Я говорю:
– Что ты должен?! Ковылять через весь город, идиот?
– Зато, – хохочет, довольный, Шломо, – я теперь могу через таможню на границе драгоценности контрабандой провозить! Если магнитные ворота звенят – я им просто говорю, что это у меня железная косточка в бедре звенит! Ай-яй-яй, как много я потерял, что не занялся ювелирным бизнесом – сейчас бы как раз самое время было! Килограмм золота в кармане – и банзай! А то – жаль, возить контрабандой нечего!
Идем дальше, поглядываем на лавку тайком – нет, пока желающих на Шломин прикид не нашлось.
– Надень, пожалуйста, сандали! – неожиданно взмаливается Шломо, на переходе к Гайд Парку (нажимая, на двухметровой высоте, подвешенную кнопку для перехода лошадей).
– Боишься опозориться, – смеюсь, – если тебя сваха случайно увидит?
– Да нет! – говорит. – Вон старый даблдэккер едет – видишь, без задней двери, с площадкой, на котором мне очень хочется прокатиться! Побежали!
Вдруг, не добежав до угла с Гайд Парком – настигая уже было двухэтажный автобус, свернувший к остановке, Шломо застывает – прямо посредине улицы:
– Не поеду на этом автобусе! – кричит Шломо. – Будем другого ждать.
Я говорю:
– Автобус не наш?
– Умру лучше, чем на этом автобусе…! – орет Шломо (и тычет рукой, показывая мне рекламу на борту автобусного верхнего этажа: «Some people are gay, get over it!»). – Я не желаю умереть как в Содоме и Гоморре! Я не желаю иметь к этому никакого отношения! – орет Шломо, так и не двигаясь с асфальта – когда двинули уже на нас машины.
Я еле успеваю оттащить орущего Шлому за руку на тротуар:
– Бедная Европа гибнет! – кричит Шломо.
– Шломо, – говорю, – ты не вполне прав: через десять лет, когда педофилам разрешат усыновлять детей, зоофилам будут выдавать лицензии для открытия специализированных ферм, некрофилам разрешат проводить специализированные вечеринки на кладбищах, а человеческие эмбрионы можно будет купить в каждом супермаркете в отделе замороженных продуктов – вот тогда ты еще вспомнишь, – говорю, – сегодняшнее время, как старые-добрые консервативные времена.
– Безумные! – орет Шломо. – Разве кто-нибудь не знает, что Бог сделал с Содомом и Гоморрой за гомосексуальные грехи! Как они могут! Как они могут подставлять всех под удар из-за своего извращения?!
Я говорю:
– Ты же в Бога не веришь, Шломо! Ты забыл? – говорю. – Чего ты тогда опасаешься-то?
– Я… Я! – орет Шломо. – Но Содом и Гоморра же погибли – и все прекрасно знают, за что! Факт!
Я говорю:
– Шломо, формально говоря, в Библии вообще нет нигде указания на мужеложество, как на главный грех Содома, – говорю. – Если ты помнишь, – говорю, – главным грехом, за который Бог покарал жителей Содома, пророки называют то, что содомляне были горды, пресыщенны, не помогали нищим и бедным, притесняли пришлецов и были злы по отношению к другим народам. А поскольку мы знаем, что «пресыщенность» в Содоме и Гоморре произошла от того, что жили они за счет местных месторождений нефтяного битума и газа рядом с Асфальтовым морем – то уж корректнее всего, и с Библейской и с исторической точки зрения, называть «содомитами» не геев, а зажравшихся олигархов и коррумпированных чиновников, жирующих на нефтяные и газовые деньги, в то время как нищенствуют простые люди в стране. Когда в одной из самых богатых столиц в мире, паразитирующей на нефте-газовых деньгах, каждую зиму насмерть замерзают триста бомжей – вот это подлинный Содом в Библейском смысле! Ты просто перепутал мишени близящегося Божьего возмездия, Шломо!
Шломо орет:
– Хорошо, наплевать на Содом и Гоморру! Но я же о серьезном говорю: это же хуже, чем аморально, – говорит, – то, что делают сейчас с узакониванием всех этих гей-браков и разрешением геям усыновлять детей! Это хуже, чем аморально! Это – полная отмена морали вообще! Полный слом морали! Ведь новое поколение, из-за этих аморальных законов, вырастет уже вообще без всяких понятий о морали, о норме! Для них выбор между тем, чтобы стать нормальным человеком – или извращенцем – будет как выбор между солью и перцем за обедом! Я не хочу, чтобы мои сыновья, если я и моя жена вдруг умрем, были усыновлены геями, которые начнут их домогаться! Ты знаешь, по статистике, в скольких гейских семьях происходит харассмент по отношению к детям со стороны приемных родителей?! Нет, ты представь – ты только представь! – какие неисцелимые травмы психики будут у этих несчастных детей, выросших в семьях геев?! Лучше бы мои дети умерли, чем эта гадость!
Я говорю:
– Шломо, у тебя нет детей, ты забыл? И ты жив, к счастью, пока.
– Я не верю, – орет Шломо, – не могу поверить, что ты поддерживаешь все эти гей-браки и все эти гейские усыновления! Что ты от меня отшучиваешься?! Ты скажи, каково твое отношение ко всему этому?!
Я говорю:
– Шломо, ну у меня выбор невелик: апостол Павел черным по белому говорит: мужеложники Царствия Божия не наследуют. И точно так же к этому греху относились все пророки в Библейское время. Любопытный нюанс, – говорю, – заключается только в том, что наравне с мужеложниками, в списке тех, кто не наследует Царствия Божия, апостол Павел называет также, например, и блудников, и идолослужителей, и прелюбодеев, и сладострастных, и воров, и лихоимцев и хищников, то есть и коррупционеров и взяточников тоже! Так что каяться всем придется, и никакой коррупционер-хищник в педика камень бросить не
– Ну, так значит ты не можешь поддерживать гей-браков?! – орет Шломо.
– Нет конечно, – говорю. – Все разговоры о венчании геев в церкви – это богохульство, конечно. Я была потрясена, услышав не так давно, что один из видных руководителей англиканской церкви заявил, что если церковь не будет венчать геев и лесбиянок, то «рискует отстать от мнения большинства народа, отстать от общественного мнения». Бедный священник этот, вероятно, скоро предложит и Божьи десять заповедей всенародным голосованием отменить – потому что большинство народа не желает их выполнять. Никто в мире, ни один грешный несчастный священник, никакое даже отдельное специальное решение Европарламента, или любого другого мирового правительства, не заставит меня сказать, что извращение – это норма, и что грех – это не грех, и что черное – это белое. Люди, которые на каком-то юношеском этапе взросления выбирают гомосексуализм, должны знать, что это априори грех – и должны знать, что надо сказать этому греху: «нет» – даже если такой ответ покажется окружающим «несовременным» или «неполиткорректным». Христианство – это вообще крайне неполиткорректная религия, Христос всегда крайне неполиткорректен по отношению к сатане и сатанинским соблазнам. Лучше неполиткорректно спасти душу, чем политкорректно погибнуть в аду. И люди, которые грех гомосексуализма оправдывают и подводят под его оправдание целую идеологию и пропаганду, должны понимать, что берут на себя грех перед Богом, потому что оправдание греха – это соучастие в нем. Более того: когда я вижу в новостях сюжеты про лесбиянок-активисток, спиливающих поклонный крест на месте памяти жертв коммунистических репрессий, или про ЛГБТ демонстрантов, испражняющихся на стены христианских храмов, бесчинствующих в церквях и оскверняющих их, и чуть ли не сношающихся перед алтарем, и нападающих на священников, избивающих их и оскорбляющих их и простых христиан во многих странах – так вот когда я вижу всё это, я четко знаю, что руководит этими несчастными одержимыми людьми тот же самый сатана, который руководил в аналогичных бесчинствах коммунистами и гэбэшниками, осквернявшими и уничтожавшими христианские храмы в моей стране, оскорблявшими и убивавшими священнослужителей и верующих христиан. Я очень уважаю те церкви, которые не прогнулись под этой агрессией, не коррумпировались соблазном толерантности к греху. Знаешь, в России после большевистского переворота существовали, в страшной опасности, в условиях смертельных гонений, катакомбные и другие неофициальные православные церкви, которые называли себя «Непоминающими» – потому что не поминали за богослужениями патриарха Сергия, пошедшего на сговор с богоборческой сатанинской властью большевиков и их спецслужб. Так же и теперь, церкви не поддавшиеся гей-агрессии, могут называть себя «Непрогибающиеся». Увы, сатана изобретателен, гибок и ведет атаку против рода человеческого в разных обличиях, очень быстро мимикрирует, изобретает все новые и новые штаммы вируса зла. Причем, как мы видим на примере прошлого века, у этих вирусов зла есть мода ходить парами – как в случае со Сталиным и Гитлером. И кощунственно рассуждать на тему кто из них лучше: оба – зло, нельзя выбирать «меньшее» зло из двух зол, потому что оба – огромное сатанинское зло. А сейчас сатана и вовсе открыл как минимум три фронта и объявил наступление. Ни в коем случае нельзя «выбирать из зол», надо всегда выбирать добро, узкий путь. И человеконенавистническая фашистско-коррумпированно-государственническая лицемерно-морализаторская линия на уничтожение и унижение всех «иных» – ни в коем случае не может рассматриваться в качестве альтернативы распущенности, как перегиба либерализма. В данном случае, единственный достойный, христианский выбор – это либерализм и нравственность, жесткое самоограничение. Но Христос ведь не случайно не предсказывал никакого «прогресса» по мере развития человеческой цивилизации, а, наоборот, четко говорит, что ближе к концу света «умножится беззаконие» – то есть, я думаю, что скорее всего, духовная деградация дойдет до крайней возможной стадии – и тогда уже наступит конец света. Мы все грешны, мы все должны каяться, мы должны с состраданием и милосердием относиться ко всем грешникам, – но то, чего добивается от церквей ЛГБТ – это отказаться от самого понятия «грех», как такового, сказать, что грех – это не грех, назвать черное – белым, – а это уже откровенно сатанинская работа: попытка духовной коррупции церквей, попытка заразить церкви сатанинским вирусом, для последующего неминуемого их в таком случае уничтожения – потому что пораженный таким вирусом организм не устоит, это как духовный спид. Толерантность к греху недопустима. Это не значит, что кто-то из людей может «судить» других – но сам грех должен быть жестко осуждаем. Кстати, вот, насколько я припоминаю, пророк Исайя, раз уж ты заговорил про Содом и Гоморру, как раз главным грехом, за который Бог разрушил Содом, называет даже не сами грехи, а то, что содомляне кичились и гордились своими грехами, вместо того, чтобы каяться. Но у меня есть друг – кающийся гей, верующий христианин – и я лично никогда не брошу в него камень, потому что я не знаю, кто в глазах Господа более грешен – он или я.
– Да я не собираюсь в геев кидать никаких камней! – орет Шломо. – У меня тоже полно знакомых геев! Никто в них вообще уже давным-давно никаких камней не кидает – быть геем же ведь не запрещено законом! Я первый пойду на баррикады, если кто-нибудь посмеет преследовать их по половому признаку! Но руки прочь от детей! Детей пусть не смеют трогать своим развратом и извращением! А разрешение геям усыновлять детей, чтобы они потом получили возможность этих детей развращать – или харассментом, или самим своим гейским образом жизни, который в девяноста девяти процентах случаев – безудержный разврат, – это уже преступление против человеческой морали, преступление против прав детей на чистоту, нравственность и целомудрие! – кричит Шломо.