Рассказ о брате (сборник)
Шрифт:
Рассказ получился довольно длинный. Полиция тут же развила бурную деятельность. В больницу послали человека выяснить состояние Нортона и дежурить там на случай, если тот очнется и что-нибудь сообщит. Организовали поиски миссис Нортон, пешком ей особо далеко не забрести, конечно, но все-таки мили две могла отшагать. Комнату, где мы наткнулись на Нортона, скрупулезно обыскали и опечатали, затем нас дотошно выспрашивал детектив из уголовного розыска. У Эйлины и Юнис дознавались тоже.
Наконец глубокой ночью, когда я уже подумывал, что дом мой реквизирован под опорный пункт полицейских операций, я запер дверь за последним блюстителем порядка, уверившись, что можно спокойно ложиться, тормошить нас больше не будут.
— Ну что, Юнис, домой поедешь? — спросил Бонни. — Если хочешь, подброшу. Нет проблем.
— Я б лучше осталась.
— Жутковато, а?
— Да, как-то тоскливо оставаться одной, — призналась девушка.
— Говорят, — тут же заметил я, — что на практике убийства — а это почти всегда убийства в семье — заурядны и банальны.
— Да это же не убийство! — вскинулась Эйлина. — Пока что нет.
— Ну едва ли Нортону выкарабкаться. Не понимаю, как он до сих пор жив. — Я вздрогнул, меня опять затрясло.
— Бедняга! Дошла, наверное, до точки, — рассудила Юнис. — Как думаете, что ей будет?
— В тюрьму посадят. Умрет Нортон или нет, тюрьма ей обеспечена.
— А ты, Гордон, так кресло и не обработал, — упрекнула Эйлина.
— Господи! — воскликнул я. — Да что ж я середь ночи за ДДТ в гараж помчусь? Обивки на кресле нет, а подушки я вынесу. Утром обработаю.
Ночью Нортон умер. Новость сообщил мне газетный репортер. По телефону. Телефонный звонок вызволил меня из частокола ночных кошмаров. Едва я раскрыл глаза, все растаяли. В памяти застрял один — единственный — отчетливое видение: Эйлина в длинном белом платье сидит недвижно, как изваяние, на стуле в гулкой пустой комнате, окно в густом переплете решетки, комната подернута зеленым отсветом, словно бы от пышной листвы вымокших деревьев за окном… Живая, теплая Эйлина лежала рядом. Я прикоснулся к ней, и тут тишина раскололась трезвоном телефона.
— Чтоб тебя! — ругнулся я.
Когда звонки смолкли, я выполз из постели, набросил халат и раздвинул шторы: за окнами серело утро. На мостовой сторожит полицейский фургон. В доме тихо, спокойно. Я спустился на кухню. Проходя мимо гостиной, сунул голову в дверь. Шторы задернуты. Бонни спит, укрывшись одеялом, на диване. В кухне я поставил на огонь чайник, выставил четыре чашки, сахарницу и маленький молочник.
Немного спустя я забрался наверх с подносом. Эйлина лежала на боку, точно еще спала, но когда я, поставив чашку у изголовья, потянулся разбудить ее, то увидел, что глаза у нее раскрыты и смотрят остекленело, не мигая, в пространство. Она ничем не показывала, что замечает меня.
— Эйлина, пей чай, — позвал я.
— Хорошо.
— Смотри, остынет.
Следующий заход — через площадку, в комнату для гостей. Я постучался, приотворив дверь, заглянул и только по совершении всех этих церемоний вошел.
— Доброе утро, Юнис, — еще от двери окликнул я, предупреждая о приходе. Девушка завозилась под простынями. Через спинку стула переброшена ночная рубашка — вроде бы Эйлины. Когда Юнис повернулась и села, придерживая простыню на груди, обнажились полные плечи.
— Вот! Чай принес.
— Ой, спасибо.
— Так и не вспомнил, с сахаром пьете или без?
— Без. Спасибо. Уф, вкусный какой! Который теперь час?
— Десятый. Телефон не разбудил?
— Нет.
— Хочется еще поспать — ради бога. Но я скоро примусь готовить завтрак.
— Ну чудненько. Пожалуйста, откройте занавески.
— Там и утра-то толком не получается.
— Ничего.
Без очков ее глаза казались темнее и беззащитнее. Интересно, у нее привычка спать нагишом? А если так — чего ж не отказалась от сорочки? Тут я припомнил, что Эйлина предлагала застелить свежую постель, но Юнис сказала, что поспит и на этой.
— Ну, — вымолвил я, вдруг осознав, что мешкаю намеренно, — желаете ванну — горячей воды вдоволь.
— Спасибо, — потянувшись за очками, она надела их. И тут же я почувствовал дотошное оценивающее рассматривание.
— Пока.
По лестнице я сбегал под возобновившееся верещанье телефона. Я прямиком прошагал на кухню и, сняв чайник, налил чаю себе и Бонни. Он уже маячил в дверях, почесывая ребра.
— Не возьмешь трубку — примчатся.
— О, господи!
— Правда, снимешь — все едино прискачут. Но может, хоть время выгадаем…
— Чай свежий, плесни мне чашечку. — Я снял трубку.
Настырничал газетчик из местного корпункта «Дейли глоб». Он сообщил мне о смерти Нортона и о том, что полиция разыскала его жену.
— Как я понял, жертву обнаружили вы с братом?
— Да.
— Ваш брат — Бонни Тейлор, правильно?
— Правильно.
— Когда будет удобно подъехать потолковать с ним? И с вами, разумеется, — спохватился он.
— О себе он говорить не станет. Он приехал передохнуть. В тишине и покое.
— Мне это понятно, мистер Тейлор. Но происшествие…
— Полиция осведомлена о нем во всех деталях.
— Понимаете, подобные сообщеньица мы обычно запихиваем внутрь разворота. А то и вовсе не даем. Эка, подумаешь, невидаль… Но ваш брат знаменитость. Естественно, интервью с ним будут добиваться и другие. Кстати, вам уже звонил кто?
— Нет пока.
— Ну великолепно. Назначьте мне время. Вот вам и предлог отбиться от других. Скажете, что уже беседовал с нами у и больше вам добавить нечего…
— Нам и теперь добавить нечего.
— Кто это? — спросил Бонни, ставя чашку на телефонный столик.
— «Глоб». Нортон умер. Желают беседовать с нами.
— Пускай. От газет теперь ни в какую не отвертишься.
— И он твердит то же. Говорит, побеседуй — ты, разумеется, — с ним, — отступятся другие.
— А заодно его газетка переплюнет всех.
— Верно. Так на сколько договариваться?
Бонни взглянул на часы.
— На одиннадцать.
— Надо же, убили бедолагу, но убийство — событие только из-за того, что наткнулся на него ты.