Рассказ о брате (сборник)
Шрифт:
— Да нет, все наоборот. Это они предлогом воспользовались — ко мне подобраться. Придется на ходу выкручиваться.
— Ладно, пошел дальше завтрак готовить. Тебе что — сосиски, яичницу с беконом, грибы, тушеные помидоры?
— А котлеток рыбных нет?
— Чего нет, того нет.
— Ладно тебе, что дашь, то и съем. — Выйдя из кухни, Бонни поднялся по лестнице.
Из его комнаты донеслось невнятное бормотание. Наверное, переодевается. Интересно, Юнис уже встала или еще в постели? Голая под простынями. Я выпил чай стоя, посматривая на телефон, точно ожидая, что аппарат вот — вот разразится призывным звоном.
Когда я жарил и парил, на кухню вошла Юнис, одетая.
— Вам помочь?
— Можно на стол накрывать, — я показал ей, где что. — Как спалось?
— Отлично. Хотя кошмаров навидалась досыта.
— Я тоже. Нортон умер. Сейчас по телефону сказали.
— А ее нашли?
— Как будто да.
Юнис стояла у выдвинутого ящика, доставая ножи и вилки. Я потянулся через нее за лопаточкой, рукой опершись о ее плечо. Девушка словно чуть прильнула, точно соглашаясь на предлагаемое объятие, и, обернувшись, взглянула на меня. Я отступил назад.
— Пожалуйста, присмотрите тут минутку за всем хозяйством, я сбегаю к Эйлине. Тарелки в духовке, нагреваются. Яичницу начну жарить, когда все усядутся.
Я помчался наверх.
— Эйлина, завтрак готов. А ты и чай не выпила?
— Бедная женщина, — проговорила Эйлина и прикрыла глаза. По ее щекам поползли слезы.
— Не сосредоточивайся на этом, милая. Не надо. Присмотрят за ней.
— То есть упрячут куда подальше. Когда уже ничего не поправить.
— Слушай, звонили из газеты. На этот раз их, похоже, не проведешь. Так что предвидится суматоха. Хочешь, сюда тебе завтрак притащу? Отсидишься в сторонке, а?
— Нортон умер, да?
— Да. — Я не узнавал ее. Такое впечатление, словно она на грани забытья. — Так принести завтрак? Будешь есть?
— Пока ничего не хочется.
Отвернувшись, Эйлина натянула одеяло на голову, точно отгораживаясь от всего.
Я забрал остывший чай и снова поспешил вниз.
— Воскресных газет не получаешь? — осведомился Бонни за завтраком.
По воскресеньям киоскер, которому мы заказываем ежедневную газету и журналы, не приходит. И обычно после завтрака я отправлялся за прессой в магазинчик на главную улицу. Понятно, так обходилось дороже — роскошную воскресную заказывал бы всего одну, а перед разноцветьем обложек на прилавке я пасовал и частенько покупал две, да заодно еще и массовую, какой соблазнялся глаз. Случалось, из массовой я вырезал занимательный очерк о нравах человеческих — как вероятный сюжет для рассказа или романа. Где-то я вычитал, что Чехов почерпнул множество сюжетов из бульварных газет. Моя папка распухла от вырезок, время от времени я их просматривал. Но энтузиазма приняться за что-то все недоставало.
Я был не прочь глотнуть свежего воздуха, да ведь неминуемо атакуют расспросами соседи, алчущие кровавых деталей ночного происшествия.
— Так на машине, — предложил Бонни. — Или того проще — объясни где, сам сгоняю. А ты тут удерживай крепость.
— Слетай, — я объяснил, куда и что.
— Тебе какие взять?
— «Санди Таймс», «Обсервер», ну и все, что приглянется. Деньги у меня наверху, — я был еще в пижаме, — вернешься, расплачусь.
— А! Угощаю! — отмахнулся Бонни.
Он уехал, а я поднялся наверх переодеться. Юнис осталась убирать со стола. Я зашел в спальню за одеждой. Окна зашторены. Раздвинув занавески, я выглянул во двор. На улицу вползала машина без всяких надписей. Водитель — огромный детина в плаще, в мягкой шляпе — направился к полицейскому. Тот, едва завидев его, мигом выпрыгнул из машины. Они обменялись несколькими словами, и детина двинулся к Нортонам. Зазвонил телефон. Я не стал подходить. Взяв одежду, закрылся в ванной, стараясь не беспокоить Эйлину.
Душ я принял накануне — умиротворяя Эйлину, поэтому сейчас только умылся и побрился, тщательно обводя края бородки. Натянул свой привычный воскресный наряд — свитер и свободные брюки. Раздумывая обо всем на свете, я не суетился.
Когда сошел вниз, Юнис уже все перемыла. Даже надраила пластиковые покрытия.
— Не знаю только, куда что поставить.
— И так все великолепно. Спасибо.
До чего ж легко прибираться на обочине чужой жизни. Спорить могу, что в собственной квартире у нее как и хлеву.
— Опять звонили.
— Слышал. Забыл предупредить — подходить не надо.
— Да я и не стала.
Растопырив пальцы, она шлифовала ногти большим пальцем другой руки. Непонятно, откуда вдруг внезапная забота о внешности. Может, подумалось мне, такова и есть ее истинная сущность? Возможно, на семинары она являлась в наряде, какой, по ее мнению, подобает настоящей писательнице? Вот ведь театральный режиссер заявил в интервью, что, приди он на репетицию в галстуке, никто из актеров просто — напросто не воспримет его всерьез. Я поймал себя на том, что снова таращусь на гостью.
— Ну как Эйлина?
— Спит.
— Любит поваляться по воскресеньям?
— Иногда не прочь.
— Та вчерашняя женщина нагнала на нее тоску.
— Да. Все так непонятно… и огорчительно.
— Признаться, я до сих пор не могу до конца поверить.
— Да, верится с трудом.
— У соседей кутерьма еще вовсю.
— Угу. А нас в одиннадцать навестит репортер.
— Знаю. Ему ведь нужен только Бонни?
— Точно. Какие планы на сегодня?
— Обычно по воскресеньям я стираю, прибираюсь в квартире, а потом сажусь писать.
— Одиноко вам?
— Нет, у меня друзей навалом. Но воскресенья целиком мои.
— А мы нарушили распорядок.
— Что вы! А в общем, двинусь тотчас, как начну мешать.
— Я не о том. Оставайтесь, коли охота.
— Спасибо. Посмотрим.
Опять не пойму, кто меня за язык тянул. За завтраком я только и надеялся, что Юнис не застрянет у нас на весь день.
Рассеянно оглядевшись, она пошла в гостиную. Я перехватил ее за руку, когда она проходила мимо, и развернул лицом к себе. Обнял ее, поцеловал. Юнис не противилась, пока объятье не стало чересчур крепким. Тут она, упершись мне в грудь, отпихнула меня.