Расскажи мне про Данко

Терехов Николай Фёдорович

Идут за городом бои. Над городом тоже бои. Истребители то и дело вступают в драку с бомбардировщиками, которые пытаются прорваться к заводу. Рабочие сдают танкистам одну машину за другой.

Танкисты садятся в танки и, выжимая из них все, на что они способны, несутся к Красным казармам. Там дадут им боеприпасы, там получат приказ, где защищать город.

Немцы просочились к Вишневой балке. Вражеские танки угрожают тракторному заводу со стороны Орловки.

И вот он, приказ:

«Выбить немцев из Орловки!»

Рота

Володи Хазова вступает в бой.

Трудные бои были в Задонье, но здесь трудней. Там леса и степи, простор, свобода: придумывай, хитри, обманывай врага. Здесь же тесно, враг навязывает бои. Не схитришь, не сделаешь засаду. В ответ на атаку — контратака.

Отбили немцев от Орловки. Они стали угрожать Мамаеву кургану. И новый приказ: «Отстоять высоту!»

После боев под Орловкой Володя стал командовать танковым батальоном.

Командовать. Это не точное слово. Он стал водить и бой танковый батальон. После каждого сражения подступы к Мамаеву кургану загромождались сгоревшими вражескими танками.

Загорался и комбатовский танк. Тушили и снова бросались в бой. В одном бою снарядом сорвало башню. Танкостроители поставили новую, и опять комбат впереди.

Казалось, что не будет конца атакам, что нескончаемое множество танков у врага. Но это казалось со стороны. Сами-то немцы видели, как поредели их колонны, и поняли: не взять курган ослабевшими силами. Надо подкрепиться.

Отступили. Но чтобы не напали на них, оставили позади себя минное поле.

Было над чем задуматься нашим командирам. Добивать нужно врага, пока он не пришел в себя. Но как пройти? Впереди минное поле. Подорвутся бойцы. Надо разминировать. А как?

Это могут сделать минеры. Но они сделают не скоро. А долго ждать нельзя.

Комбат сказал своему экипажу:

— Ждать долго нельзя. Готовьте машину для разминирования. Пройдемся по полю, и заодно я посмотрю, что делают немцы.

Денисов зорко смотрит вперед. Замечает свежие земляные бугорки, притрушенные уже высохшей полынью, и легонько трогает фрикцион. Танк послушно идет на бугорок. Под гусеницей слышится легкий толчок, грохот взорвавшейся мины, визг осколков, отлетающих рикошетом от брони. И вдруг…

Минный взрыв потряс машину. Кажется, она поднялась несколько на воздух.

— Приехали, — сказал Денисов, выключив скорость.

— На противотанковую нарвались, — догадался Хазов и открыл люк.

Пулеметная очередь дробно простучала по броне, едва командир высунулся из верхнего люка. Денисов открыл нижний. Посмотрел вниз, присвистнув, сказал командиру:

— Теперь вволю наглядимся, что немцы делают. Есть повреждение?

— Разули нас основательно.

— Что ж, будем обуваться. Машину не бросим.

Это случилось в один из августовских дней. Из степей Казахстана дул жаркий суховей. Над землей Сталинграда висело горячее солнце. Трава пожухла, скрутилась. Даже терпеливая полынь опустила

свои седые космы к земле.

Танкисты изнемогали от жары, обливались потом. Но бодрились, даже шутили. Гриша, вытирая платком шею, говорил:

— Эта банька почище нашей уральской.

— Соскучился? — спросил Володя.

— Давно мечтаю о ней.

— Немцам говори спасибо, — засмеялся Алеша Ковтун. — Позаботились.

— Ты обижаешь Денисова, — возразил Гриша. — Ему нужно говорить спасибо. Он же нашел мину.

По броне то и дело стучали пули. Они всякий раз напоминали, что выходить нельзя. Танкисты терпеливо ждали вечера.

Жара спала не сразу. Земля еще дышала горячим, горьким от полыни воздухом. Но облегчение принесла темнота. Танкисты вышли из машины. Посчитали целые траки, узнали, сколько недостает. Работы много. За ночь не управиться. Хорошо, если немцы не вздумают наступать.

Володя распределил обязанности:

— Ковтун и Выморозко — за траками. Мы с Василием будем окапываться. Потом поменяемся. Да смотрите с нашей колеи не сворачивайте. Ясно?

— Ясно.

— Идите.

Прожженная, проветренная земля поддавалась с трудом. Она даже искрила, когда Денисов со всего маху всаживал в нес острую лопату. Володя отыскивал под танком щели, засовывал в них конец монтировки, ковырял землю. Сначала она отслаивалась большими плитами, потом поддавалась только маленькими крошками. Плита за плитой, крошка за крошкой — рос впереди танка земляной вал, а под ним углублялся окоп. К утру защитный бруствер и окоп были готовы. Теперь не каждая пуля опасна, и под танком можно смело работать даже днем.

Нейтральная полоса. Впереди слышатся выстрелы, позади ответные. А над ними на разные голоса поют летящие разнокалиберные пули. То вдруг тонко и резко: «тиу, тиу», то забасят протяжно и весело, идущие рикошетом неизвестно куда. Стонут снаряды и рвутся хряско, так что вздрагивает земля. Плачут взахлеб пролетающие мины, взрываются, и снова вздрагивает земля.

Это не бой. Это перестрелка. И они не обращают на нее внимания, хотя пули залетают к ним. То и дело слышится, как, чмокнув, врезаются в бруствер или, ударившись в броню, со звоном уходят прочь. Трак за траком выстилается позади оголенных катков стальная дорожка — гусеница.

Передвигаются только на животе, ползком, забивают стальные пальцы в траки лежа, не поднимая головы: так безопаснее.

Только бы не вздумали немцы начать атаку. Только бы успеть натянуть гусеницу на катки. И тогда!..

Немцы пока не торопились.

На другой день, когда почти все было готово, когда гусеница легла на катки и осталось забить последний палец, началась артподготовка.

Нервы у танкистов напряжены до предела.

Надо уходить. Иначе окажутся в плену.

— Спокойно, ребята, — говорит Володя, выравнивая отверстие траков. — Сейчас уедем.