Расскажи мне про Данко
Шрифт:
На этот раз им просто повезло. С восходом солнца заветрило, потом поднялась пыльная буря. Все вокруг стало серо, сумрачно. Ни своих, ни вражеских позиций не видно. Можно было ходить около танка.
Еще не закончилась канонада, а уже послышался гул моторов танковых колонн. Собрались с силами фашисты.
Василий включил скорость, и послушный танк под прикрытием пыльной мглы ушел к своим.
Здесь каждый — Данко
Семь
«Не дать им собраться с силами. Бить их, пока не пришли в себя», — так решили командиры танковых и стрелковых подразделений.
Перед наступлением командиры стрелковых и танковых подразделений вышли осмотреть местность, по которой поведут бойцов в атаку. Надо проверить, нет ли мин.
Это произошло у бойцов на виду. Там, где ходили наши командиры, хряско ударил шальной снаряд. Кто-то крикнул:
— Братцы! Командиров снаряд накрыл!
— Санитары! Где санитары?!
Забыли об осторожности, кинулись толпой туда, где оседала выметнувшаяся из-под снаряда пыль.
— Стойте! Назад!
Бойцы отстали от санитаров, стали ждать, когда принесут командиров.
Володя не ощущал боли. Хотел встать. Поднялся на руки: онемевшая правая нога не слушалась. Глянул и понял: бесполезно вставать. Увидел бегущих санитаров и опустился на землю.
К носилкам подбежали Василий Денисов, Алеша Ковтун, Гриша Выморозко.
— Товарищ командир!
— Володя! Живой?
— Живой, ребята… Но отвоевался, — и, сдерживая быстро нахлынувшую боль, добавил: — Это серьезно.
Его перевязали, а кто-то уже приказывал отправить раненого комбата в тыл.
— Санитарную машину, быстро! — слышалась команда.
— Вы с ума сошли, — возражал кто-то приказывающему. — Санитарная не дойдет до переправы.
И это верно. Дороги до города и но городу — сплошные воронки. Город горит, рушится под бомбами и снарядами. Не дойдет до Волги санитарная машина.
— В танк его! — подал кто-то дельную мысль.
— Нельзя. Слишком тяжелое ранение.
И на этот раз возражавший прав. Как протаскивать его в тесный люк, когда ему нельзя шевельнуться.
— Ребята, — попросил Володя, — в танк меня не надо. На крыло положите.
Горит город, рушится. То и дело слышится свист пуль, стон снарядов. И взрывы во дворах, на улицах.
Покачивается танк на выбоинах, кирпичах и камнях. Володя лежит на спине, смотрит в задымленное небо. Он думает, думает. Мысли его о разном. О войне, о маме, Лизе, Наде. Вспомнился Михаил, как заставлял Володю оглянуться назад, на Большой Кувай, чтобы вернуться в родной дом. «Вот я и еду домой», — подумал он.
Заглядывая немного вперед, он представлял, как после госпиталя появится в Большом Кувае. Как встретит его мать: напугается, увидев сына-инвалида, заплачет; обрадуется, увидев сына живым, и будет также плакать. В этот же день он пойдет с Лизой к Светлому Ключу и, как тогда, в свой последний
Над Вишневой балкой он вдруг увидел черные силуэты самолетов. На «Красный Октябрь» летела вражеская девятка.
Но ведущий увидел танк и на нем раненого танкиста. Догадался немец, что не простой танкист лежит на крыле. Володя заметил, как ведущий летчик развернул свою машину прямо на него. Рукояткой нагана постучал по корпусу танка. Из люка выглянул башнер.
— Давайте запасной пулемет! — попросил он.
Показался стрелок-радист с пулеметом.
— Лежите, товарищ командир, — сказал стрелок. — Я сам.
— Я их уже сбивал. Дай пулемет.
Длинная очередь пуль разминулась в небе с бомбами. Самолеты продолжали лететь. Бомбы взорвались, всколыхнули землю, танк шел. Раненый герой продолжал стрелять.
Над самым ухом раздался крик стрелка-радиста:
— Попал! Попа-ал! Глядите! Товарищ командир!
Самолет справа от ведущего качнулся сначала на левое крыло, потом на правое и на крутом вираже пошел к земле. Вслед за ним отвалил от девятки еще один самолет.
Этот не упал. Он прошел над городом, над Мамаевым курганом, развернулся у Вишневой балки, снижаясь, пошел на танк. Две длинные очереди пуль встретились в воздухе. Вражеские пули прошлись звонко по танковой броне.
Самолет полетел на новый заход. А танк все шел и шел. Дуэль повторилась. Владимир выронил из рук запасной пулемет.
Герои тоже плачут
Мамаев курган. Вдоль бетонной дорожки, что ведет к Родине-Матери, лежат каменные плиты с именами героев, погибших за Сталинград. На одной из них написано:
Однажды из людского потока, что поднимался к Родине-Матери, вышел пожилой мужчина со звездой Героя Социалистического Труда на груди. Он подошел к плите с именем Хазова и опустился на колени.
Кто этот человек? Почему он плачет?
Люди остановились. Помогли подняться Герою. Спросили, кто он.
Это был Алексей Максимович Ковтун.
— Приехал навестить своего любимого командира, — сказал он.
Кто-то из волгоградцев сказал ему, что в нашем городе живут сестры Володи Хазова — Лиза и Надя. В этот же день Алексей Максимович был в гостях у Елизаветы Петровны.