Рассвет пламенеет
Шрифт:
В сумерки за рекой Архонкой стали скапливаться остатки танковых батальонов. Грохочущая лавина отходила для занятия нового рубежа. За Санибой Макензен отыскал хуторок, где остановился командующий, и вошел в хату. Клейст находился во второй половине. Макензен постучал. Не ожидая ответа, сразу вошел.
— Я не помешал вам? — спросил он, вглядываясь в хмурое лицо Клейста, стоявшего у окна с закинутыми за спину руками.
— Вы как раз нужны мне, — повернулся Клейст. — Но прежде я выслушаю вас, генерал.
Этот вызывающий вопрос смутил видавшего виды Макензена.
— Должен откровенно сознаться, — сдерживаясь, сказал он, — что я еще недостаточно знаю вас. Можно и обидеться за такой прием. Я пришел не по делу, но, тем не менее, всякий разговор между нами — это деловой разговор. Каковы ваши намерения? Та пехота, что на грузовиках промчалась к переднему краю, — предназначена ли она для поддержания моих танков, если мы снова перейдем в наступление?
— То румыны. Заслоном послужат, пока здесь строится оборона. — Помолчав немного, Клейст добавил: — Сейчас не может быть и речи о наступлении.
— Мне отрадно было глядеть, как они устремились туда…
— Для того их и посадили в грузовики… Иначе через каждые пять километров делали бы привал. Они действительно устремлены, но не к полю боя…
После мучительного раздумья Макензен спросил:
— Остается ли фактом… отступление?
Клейста покоробило от этого вопроса.
— А как полагаете вы?! — закричал он.
— Я только танкист, а боями руководит общеармейский генерал, — намекнул Макензен.
В дверях показался майор Арке.
— Расшифровали? — быстро спросил у него Клейст.
Косясь на Макензена, адъютант стороной обошел его и протянул Клейсту расшифрованную радиограмму. Клейст взял ее и шагнул к столу. Лист бумаги он положил в полоску света, струившегося от сигнального фонарика, и, не сказав Макензену ни слова, принялся читать. Шарке точно оледенел, стоя посреди хаты. А посрамленный Макензен отошел к стене и присел на табурет, продолжая настороженно следить, как Клейст пожирал глазами радиограмму. Рот у Клейста раскрылся, дряблые щеки дрожали. Но вот он кончил читать и помутневшим взором уставился в темный угол. Затем, упершись локтями в стол и запустив пальцы в волосы, взъерошивая их, снова принялся перечитывать радиограмму. Наконец, он встал, начал ходить по комнате, ничего не замечая, что-то бормоча…
— Я догадываюсь, вы получили неприятное известие? — не вытерпев, спросил Макензен. — Что-нибудь на другом участке произошло?
— Произошло не только у меня… Но в больших размерах под Сталинградом! — с натугой ответил Клейст, остановившись напротив Макензена. — Своим войскам Сталин приказал перейти в контрнаступление!
Эти слова Клейст произнес с такими интонациями, что у Макензена мороз пробежал по коже.
— Находите ли вы, что для наших войск здесь может возникнуть серьезная угроза? Или, наоборот, русские увлекутся под Сталинградом?
Некоторое время Клейст не отвечал. Макензен подумал: «Молчит, значит, вовсе не представляет размеров нарастающих событий. Черт знает, как может обернуться дело в результате этого наступления русских…».
Клейст сделал знак рукой, и Макензен последовал за ним, охваченный угнетающим предчувствием. Они присели к столу. Прежде чем заговорить, командующий кивнул майору Шарке. Тот сейчас же вышел.
— С писаниной, сочиненной вами в форме доклада, я очень внимательно ознакомился, генерал, — сказал Клейст, глядя в одутловатое, немного побледневшее лицо Макензена. — Весьма оригинальная манера у вас излагать боевые «успехи».
— Да? — проговорил Макензен, подумав: «Он меня пугает!». — Чем же она оригинальна?
— В каждом пункте «оригинального» документа вы пытаетесь замутить воду, чтобы трудней было увидеть дно вашего логичной пропасти.
Макензен понял, что ему надо возмутиться.
— Это уж слишком! — вспыльчиво запротестовал он.
— Извольте выслушать спокойно, — приказал Клейст. И продолжал небрежно: — В докладе вы стремитесь опорочить мой личный оперативный план. Для чего вам это нужно?
— Я излагал факты, ту тяжелую обстановку…
— И стремились выгородить себя?
— Какое идиотское недоразумение!
— Генерал! — протяжно и насмешливо произнес Клейст. — Под маской вашего постного благонравия всегда таились эгоистические инстинкты. И вот здесь вместо изложения фактов о том, как была провалена операция, вы мне пишете: «Мои усилия тщетны, старания были напрасными… Мне не удалось вдохнуть жизнь в мертворожденный замысел прорыва обороны русских…». Вы же знали о том, что замысел прорыва — это мой личный замысел. Скажите откровенно, вы решили «на всякий случай» поставить меня перед свершившимся фактом провала моего замысла? Но не выйдет это у вас!
Макензен засопел, вероятно, желая выразить этим возмущение. Его коробило от того, что каждое слово Клейста дышало издевательством.
Клейст поднялся и прошелся по комнате. Остановившись у стола, он дрожащей рукой оперся о стул и снова заговорил глухим суровым голосом:
— Прежде чем «совершать факты», надо было подумать о последствиях, генерал!
— Но неужели найдется такая слабонервная «наседка», чтобы всему этому придавать такой смысл?
Обрывая Макензена, Клейст закричал:
— Наседка, высидевшая змею, не будет около нее квохтать и не будет ждать, пока змея ужалит ее!
Макензен неожиданно засмеялся.
— Вы не только издеваетесь, но и угрожаете мне!
Клейст приоткрыл было рот, но, видимо, язык изменил ему. Он промолчал, словно не мог выразить словами своего гнева. Но вот он ударил кулаком по столу так, что подпрыгнул сигнальный фонарик и погас свет. Тем не менее он ничего не ответил на восклицание Макензена.
Помедлив, овладевая собой, генерал-полковник заговорил уже деловым, насколько мог, уравновешенным тоном: