Рассвет (сборник)
Шрифт:
— Чего расселся, словно на именинах… Встань, тебе говорят! Ну! — дергала его за рукав Настя, но Лямкин не слушал ее. Он не сводил испуганных глаз с бледного, какого-то окаменевшего лица Гали. Она казалась ему сумасшедшей.
— Ты… что… Что это с тобой? — пробормотал он, прижимаясь к стене спиной.
Галина, тяжело дыша, остановилась перед столом, отделявшим ее от Лямкина. Ей хотелось, очень хотелось ударить по этим толстым, обвисшим щекам. Не отводя своего горящего взора, она проглотила какой-то сухой
— Ты что это делаешь?
Глаза Лямкина расширились.
— Ты зачем воруешь, зачем обманываешь! — так же медленно выговаривала она слова, едва сдерживаясь, чтобы не закричать. — У кого воруешь?
Лямкин опомнился, торопливо поднялся.
— Подожди, подожди, подожди. Ну, чего вы растрепались? Подумаешь, — ведро дерти! Да возьмите. Стоит ли об этом говорить…
— Давай теперь Любе два ведра! — налетела на него Настя. — Она там все глаза выплакала…
— Ну что ж, ну… берите! Подумаешь, беда какая! — тряс щеками Лямкин.
Настя схватила ведро и бросилась в кладовую.
— Стой, Настя, назад! — вдруг спокойно, но твердо скомандовала Галина. Минуту назад она готова была кричать от возмущения, но потом подсознательно почувствовала, что Лямкина этим не проймешь и приняла другое решение. И от этого сразу остыла. Тело ее словно налилось спокойной силой.
— Беги, зови ревизионную комиссию, — спокойно распорядилась она. — Ну, чего стоишь, быстро!
— Стой! Стой! Подожди! — закричал Лямкин, но Настя уже метнулась за дверь.
— Ты что себе думаешь… Порядки здесь свои устанавливать?! — сверкая злыми глазками, закричал Лямкин на Галину. — Убирайся отсюда!
Он оттолкнул стол и бросился к девушке. Но она схватила под стеной скребок с металлическим острием и выставила его перед собой, словно штык.
— Не подходи! Все равно отсюда тебя не выпущу! — сказала она угрожающе.
Мысли Галины работали молниеносно. Почему-то ей казалось, что главное сейчас не выпустить Лямкина из чулана. Пусть он будет здесь, пока Настя приведет людей.
Лямкин растерянно остановился. Его испугал не так скребок, как решительный вид девушки, ее горящие ненавистью глаза. Потом опомнился.
— Ах ты, выдра, глиста городская… В доверие хочешь втереться? Не получится. Все знаем, что ты за птица, — неуклюже замахал он руками. — Думаешь, не знаем, зачем тебя папаша сюда спровадил? Все знаем, вся деревня об этом говорит. Нас не обведешь вокруг пальца!.. — захлебывался Лямкин. От волнения толстые губы плохо слушались его, и слова вырывались со свистом, с индюшкиным бормотанием.
Он метался от стены к стене. Галина не спускала с него глаз. Со стороны эта сцена показалась бы смешной.
— А теперь корреспондентов сюда посылает, чтобы они прославили его дочь!.. — вел свое Лямкин.
Галина сначала не слушала, что он говорил, но постепенно до нее дошел смысл его слов.
Краска стыда и негодования залила лицо девушки. Она едва сдержала себя, чтобы не стукнуть Лямкина скребком. А он, брызгая слюной, кричал и кричал, стараясь еще больше досадить ей.
— А ну, брось скребок, дура! Прочь с дороги! — вдруг бросился он на Галину.
Она отступила назад и бросила под ноги Лямкина скребок. Воспользовавшись тем, что он споткнулся, выскочила за дверь, подперла ее плечом, закрыла на крючок.
Лямкин навалился на дверь изнутри, она затрещала от ударов.
Так их и застала Настя, прибежавшая с двумя членами ревизионной комиссии.
Председатель комиссии тетя Луша, как звали ее в деревне, откинула крючок, и Лямкин чуть не вывалился из чулана.
— Это издевательство, я вас к суду привлеку! — заревел он. — Кого позорят — меня, Лямкина!
На шум прибежало несколько доярок. Любу, которая, забившись в угол, горько плакала, заставили повторить все, что она рассказала подругам, и записали это в акт.
— Кому вы верите? — кричал Лямкин, указывая пальцем на Галину. — Этой приезжей девчонке?.. Она через месяц сбежит отсюда, а еще позорит старых колхозников…
— Мы верим фактам, — раздельно произнесла тетя Луша.
Галина все делала как-то спокойно, автоматически, словно во сне, хотя внутри у нее все клокотало и дрожало. Впервые в жизни ей пришлось быть в роли обвинителя, и она хотела довести эту роль до конца.
По предложению Галины уточнили, сколько дерти входит в ведро, которым Лямкин отмерял «на глаз», считая за девять килограммов. Оказалось, что на каждом ведре он недодавал свинаркам шестьсот граммов.
— Ах ты, паразит, — возмущалась Настя, встряхивая рыжими кудрями. — Он не только Любу обманывал, но и нас тоже!
Всей группой пошли к Лямкину домой. Краденого корма у него не нашли, но в корыте, возле которого нежились две откормленные свиньи, обнаружили остатки рассыпанной дерти.
В прошлом году кукурузы в колхозе не было, ее всю скосили на зеленую подкормку. И вот теперь, перед новым урожаем, концентратов не хватало и пришлось купить две тонны в соседнем колхозе. Понятно, что сюда кукурузная дерть могла попасть только со свинофермы, хотя Лямкин клялся, что покупал ее на базаре в райцентре.
— Хватит тебе врать… За целый год никуда не выезжал из села, а твоя Надя тем более: кто же кормил бы корову, свиней, овец, кур, индюков… У тебя же вон целый зоопарк во дворе, — заговорила тетя Луша.