Рассвет (сборник)
Шрифт:
— Я тебя, Галочка, очень уважаю, но должен сказать, что у тебя ярко выраженная женская натура, когда чувства берут верх над разумом. Учись сдерживать свои чувства и не терять рассудок. У них тут круговая порука. Ну, сцепишься ты еще с одним-другим, и тогда останется только…
Виктор не договорил. Дверь порывисто распахнулась, и в комнату влетела Настя.
— Ой, простите, я думала, что ты одна. Ты что, Галя, плакала? Из-за того проклятого Лямкина? Да не переживай, глупая! Плюнь!.. Я же знаю, что ты хорошая. И вот Витя тоже знает,
Глава девятнадцатая
Репортаж о подготовке к жатве в колхозе «Рассвет» был напечатан в газете через два дня после отъезда Семена Чижука. А еще через два дня в свинарник, как метеор, влетела Настя.
— Девочки, сюда! Посмотрите, чье здесь фото напечатано! — махала она сложенной вдвое газетой.
Галина и Люба подбежали к ней. Подошла и тетя Гапа, которую назначили вместо Лямкина. Больше двадцати лет работала она свинаркой, а теперь пришлось заведовать фермой. Она долго не соглашалась идти на эту должность.
— Малограмотная я, толком и расписаться не умею.
— Ничего, зато опыт имеешь большой, работу знаешь и с душой к ней относишься. А это главное. Справишься! Девушки у тебя там боевые — помогут. Иди, работай! — сказал Матвей Лукич.
Тетя Гапа, щуря дальнозоркие глаза, заглянула через плечо Любы.
— Нет, вы только посмотрите на него! — торопливо говорила Настя, показывая в газету.
На четвертой странице был помещен портрет Виктора и три его стихотворения.
В короткой редакционной заметке, набранной курсивом, говорилось о том, что Виктор Костомаров после десятилетки изъявил желание поехать на работу в колхоз «Рассвет», где работает в тракторной бригаде. «Здесь, под размеренный рокот моторов, он увлекся поэзией», — было написано в конце.
Настя залпом, один за другим, прочитала все стихи.
— Ой, как красиво, душевно, — вздохнула она. — Вот тебе и Витя! Каким головастым оказался. Поэт! Теперь, гляди и не подходи к нему, — лукаво сверкнула глазами и звонко засмеялась. А потом вдруг разом приняла озабоченный вид.
— Ой Галочка, совсем забыла — тебе письмо!
Галина узнала руку деда. Поспешно разорвала конверт, вынула два исписанных листа.
Сначала дед передавал от себя и бабушки низкий поклон, потом писал, что и виноград, и фруктовые деревья в степи, конечно, будут расти. Только надо приложить труд. На целую страницу был написан совет, что и как следует делать.
«А за то, что с молодежью не поладила, тебе надо уши хорошенько надрать, — читала дальше Галина. — Знаю я тебя, козу-дерезу, наверное, все решила делать с ходу, сама, а здесь нужна душа, ум, расчет. Против массы не лезь. К нашему делу силой человека не привлечешь, в принудительном порядке ничего не получится…»
Назар Петрович советовал не зарываться, а заранее все обдумать, действовать спокойно, рассудительно.
Хотя письмо по содержанию было несколько и грубоватым, Галина почувствовала в нем заботу о себе.
— От кого? — нетерпеливо спросила Настя, когда Галина закончила читать.
— От дедушки.
Лицо у Насти стало кислым.
— У меня дедушка хороший! — Галина рассказала подругам о Назаре Петровиче.
А вечером прибежал взволнованный Виктор.
— Где стихи?
— Вон там под книгами…
Он достал тетрадь, быстро пролистал страницы.
— Ты кому-нибудь давала читать?
— Давала.
— Кому?
— Корреспондент здесь был, когда ты работал в первой бригаде. Вот он и переписал.
— А кто тебя просил это делать? Ты же знаешь, что я пишу для себя. Нельзя так распоряжаться чужим творчеством, — явно расстроенный сказал он.
— Прости, Витя, но я думала, что тебе будет приятно…
— Да дело не в этом. Это, понимаешь, только проба пера, сырые, слабо сделанные стихи, а ты их отдала в газету.
— Наверное, не такие уж они плохие, раз их в газете поместили.
— Мне лучше знать, какие это стихи…
Галина виновато глядела на мрачное лицо Виктора, который ходил по комнате.
— Витя, я же не знала… Я хотела от всего сердца сделать тебе приятно. Прости, пожалуйста! — сказала она.
— Да ладно… Чего уж теперь… Раз так случилось.
Он сложил тетрадь вдвое и засунул в карман.
Глава двадцатая
В субботу утром колхозники увидели объявление, расклеенное на столбах, заборах и просто на стенах домов по всему Красивому. Большие печатные буквы кричали: «Сегодня в 9 часов вечера в клубе состоится комсомольско-молодежный диспут о будущем. Приглашаются все желающие».
Люди читали и удивлялись. Что еще придумали эти комсомольцы. И не поленились же столько объявлений написать! Раньше, бывало, повесят одно возле клуба, да и только. Может, действительно что-то интересное затевают.
Еще задолго до указанного времени возле клуба собралось более полусотни человек. Ребята группами бродили туда-сюда, курили, смеялись, перебрасывались шутками с девушками.
Человек пятнадцать столпилось вокруг скамьи, вынесенной из клуба. На ней сидел Федька Ховрах. Он копировал своего товарища, длинного и неуклюжего тракториста Николая Молчана. Копировал мастерски, меняя голос и выразительно жестикулируя.
— Вот иду, говорит он мне, а ночь — хоть глаз выколи — ничего не видно. Смотрю — навстречу семеро, оба в куртках, все трое в очках…
— Брехня! — возразил Николай.
— Будешь оправдываться перед судом! — отрезал Федька под смех присутствующих и вел свое дальше:
— Ну, так… Я иду, и они шагают. Я смотрю на них, и они уставились на меня. Ага, думаю, попался, но держусь молодцом. Вы же знаете Миколу? — обратился Федька к слушателям. — Он у нас всегда бодрый, как молодой огурчик: весь зеленый и в прыщах.