Рассвет (сборник)
Шрифт:
Вторую неделю продолжается уборка хлебов. Целые сутки степь гудит моторами. По ночам яркие снопы света от автомобильных фар быстро движутся по полевым дорогам, над полями деловито передвигаются огни комбайнов.
Стукалова можно было видеть и возле комбайнов, и на току, и на репетиции в клубе, и в полевой столовой. Зажаренный солнцем, припудренный пылью, с горящими от жары и бессонницы глазами, он не знал усталости. Ничто не могло согнать улыбку с обветренного лица.
По вечерам на току собиралась агитбригада, выступала самодеятельность.
В разгар жатвы Виктора телеграммой вызвали в город. Он оставил сноповязалку, на которой работал, взволнованный и бледный прибежал к Галине.
— Дома что-то случилось! — подал телеграмму. «Немедленно приезжай. Отец тяжело болен», — прочитала Галина.
В тот же день на машине, которая возила зерно на элеватор, он уехал в райцентр.
Вернулся в колхоз только через две недели, когда хлеба были уже собраны. Бледный, похудевший, пришел к Галине на квартиру. В глазах застыла растерянность и страдание.
— Ну, что с отцом, Витя? Рассказывай! — бросилась к нему Галина.
Виктор безвольно опустился на стул, повел вокруг пустым взглядом. Под запавшими глазами резко выделялись синие круги. Пытался что-то ответить, но непослушные губы скривились, в горле что-то булькнуло.
Галина никогда не видела его таким беспомощным. Как больно бывает, когда страдает хороший человек, страдает так, что теряет волю. Инстинктивно, руководимая чувством жалости, она подошла к Виктору, погладила нечесаные, запутанные волосы.
— Не надо, Витя, не надо…
Виктор прислонил к ней голову, казался маленьким, беспомощным ребенком, которого надо обязательно успокоить. И она нежно погладила его волосы и лицо, считая неудобным расспрашивать о несчастье.
Он обнял Галину одной рукой за стан, еще крепче прижал голову к ее груди. Девушка не противилась.
— Галочка, какая ты хорошая! — вдруг сказал Виктор и порывисто прижал ее к себе.
Что-то словно оборвалось внутри Галины. Стало неудобно, обидно за свою жалость. Решительно отклонила его растрепанную голову. Виктор судорожно прижался к ней снова, но она молча высвободилась из объятий, села напротив на стул.
— Ну, расскажи, что случилось? — сказала с ноткой раздражения.
Виктор обиженно шмыгнул носом, встал и, ничего не сказав, расслабленной походкой пошел к двери. Галина не решилась остановить. Потом очень разозлилась сама на себя. Вместо того, чтобы помочь, успокоить, подбодрить, грубо оттолкнула. Как она могла так сделать? А друзья же познаются в беде…
На второй день Виктор не пришел. На третий день Галина побежала к нему на квартиру.
Хозяйка, толстая и медлительная тетя Валя, как ее называли на ферме доярки, сказала, что уехал на скирдование соломы во вторую бригаду и вернется дней через десять.
Весь вечер Галина не могла найти себе места. Не понимала, что с ней делается. Какое-то непреодолимое чувство тянуло ее к Виктору. Хотя бы увидеть его, побыть рядом, узнать, что все в порядке.
Решила завтра же поехать в полевой лагерь второй бригады.
Весь следующий день работала молча, как-то механически. Мысли были заняты Виктором. Пыталась представить, как обрадуется он, как повеселеет, увидев ее.
И вдруг после обеда Виктор сам пришел на ферму. Сначала Галина не поверила глазам своим, потом с радостной улыбкой бросилась к нему.
— Витя, а мне тетя Валя сказала, что ты уехал на целую неделю…
— Фу, как пахнет тут у вас. Выйдем на улицу, — мрачно сказал Виктор.
Они вышли из свинарника.
— Ты сегодня уже не поедешь в поле?
— Я вообще туда больше не поеду. Поругался с ними. Прогнали меня.
— Как прогнали? Кто?
— Степан Бондарь и его приятель, Ховрах этот. Ты же знаешь, он с первого дня боится меня и ненавидит. Вот и решил отблагодарить. То одно не так, то другое. В общем, мы поссорились. Вот и выгнали, вернее, сам плюнул и ушел. Все равно жизни там не будет.
— Правильно сделал, что ушел! — согласилась Галина.
Бездушные люди! В такой тяжелый для Виктора момент, когда нужна дружеская помощь, сочувствие, к нему придираются. Галина ненавидела сейчас Степана, как никогда раньше.
— А теперь что будешь делать? — спросила она.
— Председатель посылает в степь каким-то сакманником. Я даже не знаю, что это такое. Через полчаса туда идет машина. И я уже и вещи сложил.
— Сакманников назначают на помощь чабанам на время окота овец. А знаешь. Витя, это хорошо! Работа спокойная, все время на воздухе. Это для тебя сейчас так важно… Наберешься здоровья, загоришь…
— Сгоришь здесь! — со злостью ответил Виктор. — Неужели ты не понимаешь, что все это не то!?
— Что — не то?
— Всё… всё!.. Неужели тебе надо было учиться десять лет для того, чтобы работать вот здесь в свинарнике? Не верю я, чтобы твоя душа лежала к свиному корыту! Не лежит же, правда?
— К корыту, действительно, не лежит.
— Работа должна приносить радость человеку, удовольствие. Так ведь?
— Конечно!
— Так в чем же дело? Неужели ты не сможешь найти себе работу по душе в городе?
— Причем тут город? Я мечтаю о самостоятельной работе, но только здесь, на этих полях. Выращивать сады и виноградники.
— Э-э-э, где тут черта лысого тот виноград, на этой богом проклятой земле?.. Пыль глаза выедает, а ты о винограде… — Виктор сморщился, как от зубной боли.
— Не будем, Витя, сейчас говорить об этом. У тебя что-то с нервами…
— Какие там нервы? — он посмотрел на нее глазами, полными страдания. — Не понимаешь ты меня!
С конца улицы приближалась грузовая автомашина. Остановившись напротив свинофермы, шофер посигналил.