Рассветники
Шрифт:
– К добру, к добру, – заверил Кириченко. – Абсолютное большинство, получив дозволение быть животными, с облегчением к ним вернется! А тем, кто останется, не будут мешаться. Весь корм наш, бабы наши… гуляй, Вася, в сингулярности!
– И человечество разделится на элоев и морлоков, – сказал Вертиков зловеще.
– Разделится, – согласился Корнилов. – Только не на элоев и морлоков.
Кириченко пробормотал:
– Интересно, какую половинку потом будут звать человечеством?
– Ясно, какую, – сказал Корнилов. – Которой ничто животное не чуждо. А нам на фига даже зваться человечеством? Отречемся от старого мира, отряхнем его прах с наших ног…
Все изменится, мелькнуло у меня, потому что мы все еще дикие люди. Ходим по правой стороне улицы, потому что щит был на левой руке, а меч в правой, и таким образом проходим мимо друг друга, настороженно поглядывая поверх щитов и держа меч наготове, у всех у нас желание перетрахать всех женщин стократ мощнее, чем жажда совершить величайшее открытие века, даже самые интеллектуальные и одухотворенные из людей совершают дефекацию точно так же, как крысы, мухи или черви, нас тянет в сон при непогоде, а в ясный день чирикаем, как и прочие существа, от кузнечиков до слонов…
Человеческое сознание инерционно, уже давно в быт вошли фото, киносъемки, телевидение, но самая отсталая часть населения по-прежнему прется побывать в других странах, «чтобы увидеть там все своими глазами», как делали это Марко Поло или Магеллан, во времена которых не было телевидения, а слухи о дальних странах и народах бывали самыми причудливыми и сказочными.
Самое забавное, что эти существа прекрасно знают, что увидят. И когда говорят, что «хотят увидеть своими глазами», то понятно, брешут все до единого. Своими глазами они посмотрели и по телевидению. Здесь на первый план выходит детское бахвальство, что я вот там был, а ты ага-ага, не был!.. Вот и доказательство моего превосходства над тобой: я на фоне пирамид, я рядом с верблюдом, слева я, справа верблюд, а это вот я на фоне сфинкса!
Собственно, вся эта масса, что ездит в туристические поездки, – основной поставщик еще и бабла для астрологов, гадалок, ясновидцев, хилеров, восточных эзотерик, сувениров со знаками зодиака…
Кириченко тем временем говорил картинно и помогая себе величавыми жестами:
– Вообще обезьяна стала человеком, когда научилась врать и говорить… нет, говорить еще не умела, но изображать то состояние, какое не испытывала. В смысле, начала по Карнеги улыбаться, когда хотелось вообще-то вцепиться зубами в сволочь, что села на ее место, не так посмотрела, толкнула…
– Это ты к чему? – спросил Люцифер. – Хочешь извиниться, что отпихнул меня, когда лез за пиццей?
Кириченко посмотрел на него сверху вниз и продолжил высокомерно:
– Кто вел себя… естественно, как есть тут некоторые, то есть говорил то, что думал и чувствовал, того били и прогоняли из стаи: надо ли объяснять, что мы чаще всего думаем на счет своего окружения? Но я вот помалкиваю, и даже Вертиков не говорит все, что о нас думает.
– Еще бы, – сказал Люцифер, – скажи о тебе правду, с говном съешь.
Кириченко проигнорировал его высокомерно, сказал веско:
– Мы это уже не раз обсуждали – так создавалось человеческое общество: на лжи, брехне, притворстве, которые с того времени красиво и благородно назывались хорошими манерами и хорошим воспитанием. Уничтожь притворство, пусть каждый из нас увидит все, что сосед думает, и… рухнет человеческое общество!
Вертиков вставил быстро:
– Да уже не раз говорили, как раз это и произойдет с внедрением в общество чипа, позволяющего «расшаривать мозги».
Кириченко сердито бросил:
– К тому я и вел! Чего вперед забегаешь?.. Пойдем вместе говно жрать?
– Долго вел, – ответил Вертиков виновато. – Я вот р-р-раз – и сказал. Без соплей и мерехлюндий.
– Так я ж для таких, как ты, разжевывал!.. Шеф, скажи ему, чего это он?
Я сказал строго:
– Вертиков, отдай Кириченко совочек, а сам иди копайся в другом месте. И красное ведерко захвати.
– Мое синее, – вставил Кириченко.
Корнилов сказал тревожно:
– Вы ржете, а мне страшно.
– За нравственность? – спросил Люцифер скептически. – Сокрушаешься об упадке нравов?
– Да хрен с ними, нравами, – сказал Корнилов, – мне как-то пофигу эти нравы. Мне другое страшно…
– Что?
– А что за этим?
– Ты о чем?
– Какие все тупые, все вам разъясни… Все века человечество было счастливо, что ему можно было нарушать самый сладостный запрет! А что теперь?
Люцифер проговорил с недоумением:
– Что плохо?
– Не плохо, – сказал Корнилов, – а опасно. Очень опасно. И чревато.
– Боком? – спросил Урланис, не упускающий случая сострить, неважно, к месту или нет.
Корнилов проигнорировал неудачника, смотрел на всех нас вопрошающе.
– Не чувствуете угрозы?
Люцифер добросовестно подумал, ответил честно:
– Пока нет.
– А потом?
Люцифер пожал плечами:
– Авось успеем добежать до сингулярности раньше, чем эта угроза станет реальной.
Корнилов покачал головой.
– Не уверен, – проговорил он мрачно. – Не уверен… А если не успеем? Ломка устоев будет такой, мало не покажется. В человеке заложен огромнейший заряд… или жажда нарушений! Пока что удавалось переводить в сексуальную сферу, трахались тайком, нарушая супружескую верность, и чувствовали себя глубоко удовлетворенными, то есть революционерами, бунтарями, потрясателями моральных устоев общества! А сейчас что, превратиться в послушные винтики?
– Ими и были, – буркнул Кириченко.
– Были, – возразил Корнилов, – но не чувствовали!.. Две большие разницы, как говорят в Мухосранске. В каждом из нас огромнейший заряд бунтарства, противодействия, жажды ломать и крушить… На что направить теперь? Где это безопасное русло?
Кириченко подумал, буркнул:
– Пусть бунтарят в науке. В хай-теке.
Корнилов спросил с отвращением:
– Самому не смешно?
Кириченко ответил с раздражением:
– Нет. Я могу, почему они не могут? Все мы от Адама и одной из его обезьян. Ладно-ладно, я понял. Может быть, запустить еще и тараканий грипп, чтобы уменьшить численность дураков? Будет передаваться только от тараканов, его сделать нетрудно, а вымрут только неряхи и алкоголики, у которых тараканы на кухне.