Река Вечности
Шрифт:
У входа в шатёр стоял Клит, бледный, как некрашенная мраморная статуя, и немигающим взором, не замечая царя, смотрел куда-то вдаль. Вокруг толпились воины и озирались по сторонам. Испуганно. Озадаченный Александр проследил взгляд Клита и, хотя и предупреждённый Лагидом, едва не разинул рот от удивления, как в детстве, в тенистых садах Миэзы, где он с жадностью впитывал слова Аристотеля, рассказывающего об устройстве Ойкумены. Повести о дальних странах, их чудесах, и по сию пору не насытили жаждущую познания душу царя. Многие из тех "чудес" впоследствии неприятно ранили разочарованием, едва он увидел их воочию, прикоснулся. Нынешнее же к таковым не относилось.
Лагерь, разбитый македонянами в сумерках, стоял у перекрёстка дорог, на небольшом бугре. Отсюда хорошо просматривалась вся округа на десятки стадий. К востоку до самого горизонта раскинулись бурые, только недавно засеянные поля, пастбища, от пёстрого многоцветья которых рябило в глазах. На западе, из утренней дымки вырастали Кармельские горы, протянувшиеся с юга на север до самого моря. Вчера на закате их восточные склоны были совершенно черны, а сейчас, в лучах восходящего солнца, они выделялись бледной синевой, точно такой же, что затянула весь горизонт к северу. Лес вдалеке, не иначе. Покинув предгорья Антиливана, македоняне уже несколько дней не видели лесов.
Подножие одинокой горы Мегиддо, отстоящей к востоку от Кармельской гряды, тоже густо заросло лесом. Александр немного удивился, отметив, что вчера тот представлялся совсем небольшой рощей. Впрочем, когда он ездил смотреть на заброшенную крепость, уже темнело, к тому же та куда сильнее завладела его вниманием, нежели дюжина ливанских кедров. Их редеющие из века в век рощи он встречал на всём пути от Исса до Тира. Размеры этой явно недооценил. Ну да ладно. Стоит ли обращать на это внимание, когда тут под боком гораздо более удивительные дела творятся?
Птолемей ничего не выдумал, селения у перекрёстка, как ни бывало.
– Что тут, Кербер меня раздери, происходит? – озадаченно спросил Александр, ни к кому конкретно не обращаясь.
– Вот... Нету... – пробормотал Клит, заметив, наконец, что царь давно уже вышел из шатра и стоит рядом.
– Вижу, что нету. А куда делось?
Толпившиеся рядом воины бурно обсуждали произошедшее.
– Это их бог... Иудеев, значит... Помнишь, Аррабей, в Сидоне тот иудей, что проиграл тебе в кости, рассказывал про своего бога? Вроде, он ещё чудеса умеет делать.
– Все боги делают чудеса, – рассудительным тоном ответил тот, кого назвали Аррабеем, – иначе какие же они боги?
– Ну да, ну да, – покивал первый, – только вот думаю, мы варваров вчера немножко... того... Прижали. Они вознесли молитвы к своему богу, он их и спрятал.
– Ни хрена себе... Я вот ещё дома кучу денег на жертвы спустил, чтобы жена, наконец, сына родила. А то девка на девке, куда мне их столько? Мне и для половины приданого не собрать. Да видать далековато от нашего медвежьего угла до Олимпа... Может уже пора иудейскому богу жертвы приносить, раз он такой могучий и завсегда поможет тем, кто ему молится? А наши олимпийцы... Может, ну их, к воронам, всё равно не слушают?
На богохульника зашикали:
– Ты чего, совсем из ума выжил, придурок?! Пасть свою поганую захлопни.
– А что? – поддержал отца многочисленных дочерей другой голос, – наш царь завсегда чужих богов ублажает. Дабы не гневались. Вон, и Тир пытаемся забодать, ради жертвы Гераклу.
– Так то – Гераклу. Он же наш.
– Э, нет, чужой это Геракл, не тот, который сын Алкмены от Зевса. Мне в Сидоне один хрен из местных говорил, что этот храм тирийский – древнейший, какой только люди помнят. Так что не наш это Геракл, "пурпурные" его и зовут иначе – Мелькартом.
– Дурень, этот Мелькарт и есть Геракл, это всем известно, кроме тебя, деревня, побольше "пурпурных" слушай, они тебе ещё и не так башку задурят!
– Да хватит вам! Тут-то нет никаких Гераклов! Тут-то чей бог чудо сотворил?
– Говорят же тебе, иудейский. Иудеи здесь живут, стало быть, их бог. Чей же ещё?
– Эх вы, олухи, язык-помело, раскудахтались, как бабы... Царю-то виднее, кому жертвы приносить. Опять же Аристандр ему завсегда подскажет, уж он-то в богах разбирается. Раз сказал – Геракл, значит, он самый и есть. Навыдумывают каких-то мелихаров, мелихеров...
Александр на мгновение ощутил предательскую слабость в ногах: припомнил странный сон. Впрочем, он быстро взял себя в руки.
– Клит, за мной.
Царь вышел за пределы лагеря в сопровождении гетайров и гипаспистов, жавшихся друг к другу и державших оружие наготове, словно оно могло как-то защитить смертных, если бы боги (все же интересно, чьи), явившие своё невероятное могущество, пожелали бы им навредить. Александр вместе со свитой приблизился к перекрёстку дорог и озадаченно остановился.
Дорога в Назарет по-прежнему бежала на север, как и та, по которой с востока пришли македоняне, однако обе они не очень-то походили на самих себя вчерашних. Совпадали лишь направления. На земле отчётливые следы ног и конских копыт. Тысячи следов. Словно здесь совсем недавно прошло войско. Вот только не македонское. Следы вели на восток и на север.
– Это что, вчера мимо нас протопало чужое войско, а часовые даже тревогу не подняли? Проспали?
– Никто не спал, – возразил Клит, – я лично посты проверял. Ты же сам приказал их усилить.
– Не слишком свежие следы, – сказал один из гетайров, присев на корточки прямо посреди перекрёстка, – два или три дня назад шли. До нас ещё.
– Но нам навстречу, – сказал Александр, – и куда делись?
– Часть видно к северу завернула. Туда вроде больше следов идёт.
– А наших-то собственных следов не видать, – сказал Птолемей.
Никто не нашёлся, что ответить. Александр вернулся в лагерь и созвал командиров на совет.
– Что вы обо всём этом думаете?
Стратеги некоторое время молчали, чесали заросшие щетиной подбородки. Первым решил высказаться Гелланик, мощного телосложения муж, ростом превосходящий большинство македонян на голову (а царя на две).