Река Вечности
Шрифт:
Высокие конические шлемы со сбитым вперёд верхом, у некоторых снабжённые конскими хвостами, действительно имели некоторое сходство с теми, что носят царские телохранители хатти, но весьма небольшое. Более ничего в облике чужаков не позволяло причислить их к хатти. И вряд ли это акайвашта. Уж их-то Ранефер во множестве нанимал себе на службу несколько разливов назад. Нечестивые пираты почти не одевались в бронзу, шлемы их, набранные из костяных пластин (акайвашта делали их из кабаньих клыков), не имели ничего общего с теми, что надели странные чужаки.
В самой голове войска шёл большой отряд конных копейщиков. При этом ни одной колесницы.
Пеших с круглыми щитами, навскидку, столько же. Несколько большее число каких-то легковооружённых бойцов. И пять сотен лучников. Видно, что луки не плохи, с двойным изгибом, при этом, не меньше колесничего. Рогом усилены? Отсюда не разобрать. Даже если они по силе не уступают лукам Та-Кем, это чужакам не сильно поможет. Шестнадцать сотен стрелков у Ранефера против пяти у противника.
Военачальник чужаков поставил в хвост колонны заслон копейщиков. Значит, опасается удара в спину. Следовательно, знает о близости воинства Те-Кем. И, тем не менее, чужие идут беспечно и даже как-то... Самоуверенно...
Откуда они идут? Может от Тамашка? Оттуда могут прийти только воинства Нахарина. Но это точно не митаннийцы. Так кто же тогда? И что им нужно на севере? А вот это стоило бы выяснить.
Ипи шепнул несколько слов своему Анхнасиру, тот кивнул и, оглядев спутников, выбрал двух Хранителей. Что-то обсудив полушёпотом, эта троица скрылась в зарослях.
Не прошло и получаса [22] , как они вернулись уже вчетвером. Анхнасир вёл под локти, скрученные за спиной, обезоруженного пленника.
– Тихо взяли?
– Так точно, достойнейший! В кустах одиноко сидел, – хохотнул Анхнасир, – на корточках. За важным делом.
– Уходим, пока не хватились!
Когда они вернулись к колесницам, Анхнасир разложил на земле перед Верховным Хранителем оружие и броню пленника.
Железо... Сколько Ипи не встречал железа (если только не редкое, из падающих звёзд) у воинов Нахарина, иногда у хатти, старое железо нечестивых Хаков, оно было немногим прочнее меди, да, к тому же, хрупким. Меч странной формы, отдалённо напоминал хопеш в миниатюре, но уступал в длине, толщине, да и весил намного меньше. Решив проверить, каково железо гостей, Ипи попросил у одного из воинов окованный бронзой щит, закрепил его на обломанном суку сосны. Взмахнул мечом пленника...
22
"И двадцати минут" – час в Древнем Египте был 40-минутным, в сутках – 36 часов.
Клинок разрубил кромку щита, погрузившись в него на три пальца. Ранефер усмехнулся. Теперь следовало испытать щит пленника. Подвесив его на сук, Ипи принял из рук Анхнасира хопеш. Его собственный, отлитый из отменной бронзы, он счёл излишне прочным для такой проверки. Уж если испытывать, то оружие простых воинов, более дешёвое и менее прочное, чем у военачальников.
Удар... Так и есть, клинок вошёл в щит пленника едва ли не как в папирус, расколол щит почти до нижней кромки. Это хорошо. Пленник заметно заволновался, и Ранефер приказал развязать его и подозвать.
– Понимаешь меня?
Пленник молчал. Ранефер повторил вопрос на языке хатти, митанни, фенех. Пленник молчал. Потом выдавил из себя:
–
Ранефер поднял бровь и спросил:
– Акайвашта?
Пленник покачал головой. Ипи спохватился, и повторил вопрос, стараясь как можно отчётливее проговаривать все звуки этого варварского языка:
– А-хай-кос? Ксин-пеи?
Пленник некоторое время недоумённо морщил лоб, а потом сказал:
– Ксинпомэ! Его иаонос. Оук ахайкос [23] .
23
"Понимаю! Я иониец. Не ахеец".
2. Препятствие
Сознание вспыхнуло жаром, словно внезапный порыв ветра сорвал с остывающей иссиня-чёрной поверхности уголька серые хлопья золы, пробудив к жизни уже умерший росток багрового пламени. Сразу стало трудно дышать. Грудь сдавила необоримая тяжесть. Где-то далеко-далеко наверху, сквозь толщу холодной вязкой тьмы, обволакивающей тело, пробивались пляшущие блики и лучи солнца, расходящиеся звездой Аргеадов, что горит на щитах македонских воинов. Он рванулся к солнцу, что было силы, теряя разум в схватке с неумолимо накатывающим удушьем. Он не умрёт в этой ледяной бездне! Надо бороться! Ещё немного, последний рывок!
Вот и поверхность, разорванная всплеском на мириад серебряных брызг. Глоток жизни со свистом ворвался в лёгкие, а мир мёртвой тишины наполнился множеством звуков.
Александр открыл глаза. Полежал немного без движения, пытаясь понять, где он находится. Нет, это уже не сон. Он в своём шатре, и, хотя лучи восходящего солнца не могут пробиться сквозь плотную ткань, голоса снаружи и привычный шум пробуждающегося лагеря говорит о том, что наступило утро. Голова гудела, словно медный лист, превращающийся в полусферу котла, под ударами молота мастера. Царь откинул мокрое от пота тонкое покрывало и медленно сел в постели. Провёл руками по лицу. По спине пробежал холодок: Александр вспомнил ночной кошмар, едва не лишивший его рассудка.
– Я принесу жертву в Тире, отец. Не Гераклу Тирийскому, а тебе, Филиппу, потомку Геракла.
Царь встал. Замер на мгновение, прислушиваясь к ощущениям: не кружится ли голова, есть ли привычная твёрдость в руках и ногах. Нет, все прошло, мимолётная слабость, насланная жестоким насмешником Морфеем, бежавшим с наступлением утра, растаяла без следа. Он здоров и вновь полон сил.
– Эй, умываться! – крикнул царь.
Ждать не пришлось, но на пороге появился не слуга с чаном воды и полотенцем, приготовленными для умывания царя. Вошёл Птолемей. Даже здесь, в полумраке спального помещения шатра, Александр смог разглядеть, что на телохранителе лица нет.
– Что случилось?
Птолемей не ответил.
– Да не томи! Язык проглотил? Что там такое? Войско Дария?
Последний вопрос прозвучал с явной насмешкой.
– Случилось? – рассеянно пробормотал Птолемей, – а, нет, это не Дарий. Там... Другое... Селение пропало...
– Как пропало?
– А вот так. Пропало и все. Как сквозь землю провалилось, – пробормотал Лагид.
Александр нетерпеливо набросил хитон, откинул полог шатра. Поморщился, чуть отвернув лицо от бьющих прямо в глаза аполлоновых стрел.