Реквием
Шрифт:
Почему-то вспомнился первый сюда приезд, прекрасное августовское ночное небо, не затянутое облаками, его удивительно глубокая богатая оттенками синева. Выскользнула мысль: «Как грустно прекрасен и сейчас сказочный вид этого уснувшего города, чуть подсвеченного многочисленными уличными огнями! Почему он мне по сердцу пришелся?» И сама себе ответила: «Первый город свободной, самостоятельной жизни – он как первая любовь». Потом ей подумалось: «А в нашей деревне сейчас темень непроглядная». Сердце чувствительно сжалось ласковой печалью. И тут же летнюю ночь себе представила: «Не скупилось там небо на звезды». Бальзамом на душу
Лена перевела взгляд на одиноко светившееся окно в доме напротив. В голове мелькнула недавно услышанная по радио фраза: «Суровые условия жизни. В Рейкьявике с прошлого века у людей сохранилась привычка оставлять на окне зажженную лампу – огонек надежды и помощи путнику». И почему память зафиксировала эту информацию?
Лена увидела в стекле свое прозрачное отражение. «Рисунок лица… в отчаянии набросанный редкими слабеющими сполохами света завода. Вижу его черные трубы»… Как в детстве, сделала себе страшные глаза. Голова почему-то слегка закружилась. Ее качнуло. Она представила себя стоящей у окна вагона поезда: скользящие провода, бегущие кусты, столбы, редкие дома. Вспомнилось из прошлого: «Когда долго смотришь на мир из окна движущегося поезда, то забываешь о себе. Остается только то, что мелькает перед тобой. И ты в это как бы погружаешься и растворяешься в нем».
Мир не нуждается в нашем постижении. Мы в нем нуждаемся.
Посмотрела вниз. Безлюдно. Естественно, ночь ведь. Мороз крепко-накрепко залатал подтаявшие за вчерашний день лужи. Фонарь слабо освещает остатки холодно чернеющей низкой кованой ограды у соседнего дома. Она выглядит как вытравленный серебристо-черный эстамп. Ее рисунок в виде веточек с редкими листочками – на манер обоев в их комнате – как нельзя лучше совпадал по толщине и форме с ветками куста над оградой. Они казались ее продолжением и смотрелись как единое целое: живое – неживое, естественное – искусственное.
Сердце Лены непонятно почему дрогнуло и сильно заныло. Тоска не отпускала. Вспомнился прошлый новогодний праздник по телевизору, преувеличенно наигранная веселость его гостей. «Винегрет мыслей в голове. Отчего у меня сегодня клиповое сознание?»
Опять всмотрелась в конус света от фонаря. Разглядела сверкание редких снежинок. Подумалось: «Дождь очистительный, как слезы, а снег только прикрывает грязь и боль, замораживает их, накапливает. Не люблю межсезонье. И оттепели не люблю. Хрустящий морозный воздух мне слаще. Всякая глупость лезет в голову. Усталость – вот ее причина».
Лена зябко передернула плечами, но не от холода, а от непроходящей грусти. Еще постояла с минуту и тяжело опустилась на матрас.
– А я подумала, ты к Кире с «посольской миссией» – насчет пожрать – отправишься, – грубовато пошутила Инна.
– Или туда, куда царь пешком ходил, – в тон ей сказала Лена. Но прозвучало это натянуто и слишком натуралистично, потому что ей вспомнились недавние стыдливые жалобы подруги о том, что при ночном бодрствовании та часто бегает по малой нужде. И она поспешила затушевать неприятное впечатление рассказом о себе. И начала без предисловия, с того самого места, где остановилась Инна до ее подхода к окну.
– Знаешь, я часто замечаю в себе признаки нашей болезни, и тогда страх вкрадчиво вползает в душу. А моментами от горького бессилия нападает черное парализующее равнодушие. Иногда так плохо
– И не закрадываются сомнения в правильности ее «диагноза»?
– Думаешь, его можно истолковать двояко?
– Я отказываюсь верить.
– Так ведь хочется.
– Мне ее предсказания – как громкая музыка при головной боли, – раздраженно вскрикнула Инна, не контролируя себя. – А вот что ты запоешь ближе к концу означенного срока?!
– Надеюсь, удастся настроиться. Говорят, что перед кончиной организм сам вырабатывает обезболивающее, чтобы человеку легче было уходить в небытие.
– Только не мой донельзя разбалансированный организм, не способный ни помочь, ни оградить от моментов невыносимого напряжения сил борьбы с болью. Спасает потеря сознания. А из нее можно и не выйти.
– И не мой, наверное, тоже.
– Да, попали мы с тобой в переделку. Обе потерпели поражение в борьбе с болезнью. Вот ты больше молчишь, и я понимаю: дозируешь свои силы. А девчонки, скорей всего, думают, что заносишься. – Нервная дрожь прошлась по телу Инны.
От скорбного взгляда подруги у Лены опять защемило сердце. Она понимала, что ее боль – не только сострадание и жалость в чистом виде к Инне, к ней примешивалась изрядная доля собственных терзаний и страхов.
– Лена, я где-то прочитала анекдот. «Зачем эти боли?» – спрашивает измученный больной. И черт отвечает зловредно: «А просто так». «За что они?» – молитвенно вопрошает страдалец. «Да ни за что», – радостно скалится черт. «Темнишь», – сказал больной и… умер». Это про меня.
– Держись до последнего. Ты сильная. Вера заставляет мозг человека совершать великое, а его организм – невозможное. Мудрый надеется, что всё в жизни не бессмысленно.
– Ничего подобного! Мудрость наша теперь совпадает со скепсисом. Двадцать первый век. Наши знания требуют оставить надежду. Современный мир впадает в сумеречное состояние?
– Так уж и весь мир. Я верна надежде, – мягко запротестовала Лена.
– Приговор вынесен и обжалованию не подлежит. Не избежишь.
– Ты уже дважды выжила ценой невероятных усилий и теперь выдержишь. Бог любит троицу. Не стоит заранее предаваться скорби. Не накликай новых неприятностей. Мысль материальна. От беды беды не ищут.
Но Инна поняла горький оптимизм подруги и уловила в её голосе явно прозвучавшую, с трудом скрываемую тревогу и за себя. И ее мысли о Лене полетели с космической скоростью на орбиту прошлых, многократно прокручиваемых воспоминаний.
3
«Сначала Андрей надломил Лену. Как же, мать-одиночка – социальная трагедия! Наверное, ни одной собаки не осталось в округе, которая не гавкнула бы в её сторону. А того не понимали, что не грех родить ребенка, грех убить. – Тяжкий вздох сожаления вырвался из груди Инны. – Потом гибель Антоши надорвала ей сердце, и окоченела ее душа. Был первый толчок – измена, потом второй, самый мощный стресс – сынок. Он и запустил механизм образования опухоли, а трудная жизнь только способствовала ее развитию. Вот откуда ее болезнь раковая, роковая… Будь Лена счастливой, могла бы еще долго пожить, много хорошего людям сделать.