Решающий шаг

Кербабаев Берды Мурадович

— Артык, а ты помнишь...

Артык прекрасно понимал, о чем хотел спросить его русский друг, но ответил вопросом:

— Что ты хочешь вспомнить, Иван Тимофеевич?

— Какое обещание ты дал Артамонову?

Подумав немного, Артык ответил:

— Я обещал ему взять листовку и поговорить с дейханами.

— И чем же кончились твои разговоры?

Артык, точно провинившийся мальчуган, молча опустил голову.

— Ты даже не пришел ко мне за листовками. Я еще раз спрашиваю: ты выполнил свое обещание?

— Нет, — ответил Артык и умолк.

Иван Тимофеевич с задумчивым видом покрутил кончики густых усов и продолжал:

— Что могут сделать несколько тысяч дейхан в такой огромной стране, как царская империя? Что могли сделать вы, дейхане, без помощи рабочих да еще и попав на удочку своих врагов? Правда, в Теджене не так много рабочих. Но не в Теджене, так в Ашхабаде и Кизыл-Арвате есть рабочие, и особенно много их в России. Рабочие не разрозненны, как дейхане, каждый из которых думает только о себе. Рабочих объединяет уже то, что у всех у них одинаковое положение и у них есть своя организация для борьбы. «Ударишь корову по рогам — у нее все тело вздрогнет», — так, кажется, у вас говорится? Так и здесь: случится что-нибудь с рабочими в Теджене — это сейчас же отзовется среди рабочих в Ашхабаде, в Баку и в других городах. А дейхан рабочие считают своими кровными братьями. Так как же вы начали борьбу с нашим общим врагом, даже не посоветовавшись с нами, не заручившись поддержкой рабочих?.. Что из этого вышло, ты видел сам.

Горячие слова Чернышева заставили Артыка задуматься.

— Конечно, — продолжал Чернышев, — у дейхан, изнемогающих под гнетом баев, старшин и царских чиновников, может быть, и не было другого выхода, как взяться за топоры. Но вся беда в том, что это возмущение дейхан было использовано такими людьми, как Эзиз Чапык, в своих личных целях. С помощью ишанов, ходжей и мулл Эзиз поднял старое знамя газавата и повел темные массы дейхан на войну против русских, в том числе и против нас — ваших друзей, братьев. И что обиднее всего, так это то, что и ты оказался под этим знаменем.

Артык растерянно посмотрел на Чернышева. Его слова напомнили ему о том черном деле, которое совершилось в ночь нападения на город у железнодорожной будки. Перед глазами Артыка возникло отчетливо, ясно, как в ту лунную ночь, бледное лицо юноши, его последний угасающий взгляд... Он резко поднялся на ноги и умоляюще обратился к Чернышеву:

— Иван, в тяжелом положении я оставил аул. Если разрешишь, я пойду, надо проведать своих!

Иван Тимофеевич улыбнулся Артыку и ласково похлопал его по плечу:

— Иди, брат, иди. Мать, бедная, наверно, ждет не дождется тебя... Но ты подумай о том, что я тебе говорил...

Артык и в самом деле не узнал своего края. Где же прежний цветущий Теджен? Где прежняя буйная весна?

В эту пору погода обычно меняется здесь каждый час. Влажный ветер, бывало, лижет щеки и заставляет поеживаться от холодка, если оденешься не по времени слишком легко. А вскоре за ним уже прокладывают путь в небесах караваны тяжелых туч. Ветер проскачет по поднебесью, выравняет тучи, и хлынет проливной дождь. В мгновенье ока прибьет он пыль, пропитает почву, наполнит арыки, а затем бурные потоки мутно-желтой воды помчатся по всем впадинам и низинам. Пройдет еще немного времени — тучи рассеются, ветер стихнет, и снова на небе появится приветливое солнце ранней весны, наполняя весь мир серебристым сияньем. Бесчисленные птицы возобновляют свое щебетанье. Все живет, все радуется.

На зеленых просторах усеянной цветами равнины, бывало, греются под солнцем овцы с курдюками в сито величиной, за каждой — ягнята-двойняшки. Горбатые верблюдицы, покрытые вьющейся шелковистой шерстью, вытягивают шеи и обнюхивают своих верблюжат. Кобылы с жеребятами, ослицы с ослятами пасутся в окрестностях аулов. Коровы стоя дремлют под солнцем или лежат с вздутыми животами и лениво жуют свою жвачку.

Мало мужчин оставалось в эту пору в аулах, большинство выходили в поле. Дейхане брались за лопаты, рыли канавы на своих или на чужих полях. В отведенные для полива часы баи, а за ними и беднота пускали на поля воду из главного арыка. Мутная вода, бурля, наполняла оросительные каналы и канавки, устремлялась за тобой повсюду, куда ни позовешь. Такая весна сулила хороший урожай, радовала дейхан.

Но сейчас весь мир лежит под серым покровом пыли.

Артык не узнал не только тедженской весны, но даже места, где жил.

Он стоял на родном пепелище и беспомощно озирался вокруг. Где черная кибиточка, спасавшая его от ветра и непогоды? Где мать, вскормившая его своею грудью, вырастившая его? Где сестренка Шекер, которая всякий раз, встречая его, бросалась ему на шею, словно нашла его после утраты?

В ауле, кажется, нет больших перемен. Вон высокие купола кибиток в ряду Халназара. А вон, еще дальше, кибитка Мереда. Но на месте кибитки Арты-ка гуляет ветер... Что же делать? Идти прямо к Халназару и предъявить счет? Или пойти и разузнать все у Айны? А может быть, начать расспрашивать встречных — жива ли мать и что сталось с Шекер?

Долго стоял так Артык. Наконец, он отбросил все колебания и пошел по одной из тропинок к кибитке Айны. Теперь он не стыдился идти к ней на виду у людей, не опасался ни Мамы, ни Мереда.

Меред раскапывал возле кибитки яму с зерном. Увидев Артыка, он вздрогнул, опустил голову, словно его мучили угрызения совести, но затем, быстро овладев собой, он радушно поздоровался с ним, спросил о здоровье. И тут он вдруг, может быть впервые в жизни, заговорил горячо и решительно:

— Артык, сынок, мы уж не надеялись увидеть тебя. Рад, что ты вернулся целым и невредимым. Вот ты приехал — и мои очи вновь обрели свет. Твое счастливое возвращение освобождает меня от всех забот и огорчений. Войди же в мой дом — и будешь мне сыном...

Эта речь всегда молчаливого и сдержанного Мереда так поразила Артыка, что он растерялся и стоял перед ним, не зная, как ему ответить. Лицо его покраснело, в нерешительности он переступил с ноги на ногу.

— С тех пор как тебя увели... — заговорил было снова Меред, но вдруг оборвал себя: — Да потом поговорим... А сейчас пойди передохни, — и он указал на свою кибитку.

Артык молча, почти бессознательно сделал несколько шагов по направлению к кибитке. У порога его остановила мысль: «Нельзя мне входить так вдруг!» Чтобы не испугать Айну своим неожиданным появлением, он кашлянул и негромко произнес ее имя.

Ровный свет полуденного солнца прямым столбом падал в кибитку через верхнее отверстие, освещая край очага и плечо девушки, склонившейся над шитьем. Айна вышивала тюбетейку. Услышав голос Артыка, она вздрогнула, горячая кровь побежала по телу. «Нет, это не он, это мне почудилось. Голодной курице просо снится...» Солнечный луч над ее головой заслонила высокая фигура. Тогда она вскочила с места и, сама того не сознавая, громко вскрикнула:

— Артык-джан!

Они бросились друг другу в объятия.