Революционер
Шрифт:
— Фигня! Я на полевые выходы ходил, отрядом командовал! А тут стакан! — Я сплюнул, войдя в роль Пафосного Героя-алконавта. Но, заметив в глазах кошки усмешку, я поспешил поубавить пул. — Ну, это я, конечно, приукрашиваю. — На счет стакана. — Уточнил я. — Я только половину… Но… — Я изобразил в воздухе замысловатый крендель, — …уже вижу, — Доверительно сообщил я.
Кошка странно посмотрела на меня своими изумрудными глазами (это я только сейчас заметил?) и придвинулась ко мне. Она перестала стягивать курточку на своей обнажённой груди.
— А ты знаешь, что у такой дозы есть побочный эффект?..
Я шагнул ей навстречу, но меня слегка качнуло, и я, приблизившись, приобнял пантеру за талию:
— Да?
Кошка пристально глянула мне в глаза, и меня как током шарахнуло. Она, не отрываясь от моего взгляда, отбросила окурок:
— От него долго стоит.
— Стоит что? — спросил я, фокусируясь на её глазах и старательно не смотря ниже.
— Пошли! — Она потащила меня от бара на улицу. Черный вход вел в небольшой темный переулок, она потащила меня за рукав. Я шел за ней, не отрывая взгляда от её попки, и размышляя над ее словами. Впрочем, надо было размышлять о том, куда эта чёрная бестия меня тащит, хотя какая разница?
Она легко взбежала по стальной внешней лестнице наверх и замерла у двери, щелкнув замком. Я замер было в дверях, но кошка втащила меня внутрь.
— Давай!
Но тут то ли сработало тепло квартиры, после уличной прохлады, то ли это была вторая «волна», но меня развезло окончательно. Я как во сне видел, как кошка скидывает свою курточку и поворачиваться ко мне. И я, контролируя свой чудесный сон, изо всех сил стягиваю с себя ненужный китель, не глядя кидаю его на пол, дергаю ненужный галстук и откидываю его в сторону…
Кошечка смеётся и запрыгивает на постель. Я сбрасываю штаны и по-варварски хватаю её, ведя себя как древнее, похотливое животное… И одна трезвая мысль стукнула мне в голову — я и есть животное…
…Раним утром я проснулся с дикой, жуткой головной болью. Первое, что я увидел, сфокусировав болящие глаза, это улыбающуюся черную кошку. Заметив, что я проснулся, и услышав мои стоны, она улыбнулась еще шире:
— Наш герой проснулся! — И протянула мне стакан. — На, выпей.
Я мученический застонал и взял стакан. — Он был ледяной. — Я, лежа, прислонил стакан дном ко лбу.
— Как же мне хреново, — констатировал я.
Пантера присела рядом, судя по скрипнувшей кровати:
— И это тоже, — сказала она.
Я открыл глаза — она протягивала мне светло-зеленую таблетку. Я покосился на нее.
— Что это?
Она усмехнулась:
— Пей, легче станет. Это от алкогольного отравления.
Я проглотил кругляш и отхлебнул воды. Кошка кивнула и ушла на кухню, а я остался лежать, прижимая стакан к своей многострадальной голове.
Спустя полминуты я с удивлением обратил внимание на то, что боль в голове потихоньку проходит. Через минуту я уже спокойно сел — голова только слегка закружилась. А еще через минуту от похмелья и следа не осталось. Я довольно хмыкнул. Чудеса, а…
Пантерка вошла в спальню со вкусно пахнувшей тарелкой — да меня тут ещё и покормят! Вообще рай!
— Слушай, выходи за меня, а? — предложил я, проверяя целостность своей головы.
— Я бы не против, но ты же скоро едешь, — трезво ответила кошка, ставя на тумбочку рядом со мной горячую яичницу-глазунью.
— Ты была божественна, — признался я, пытаясь вспомнить хоть что-нибудь, за что можно было уцепиться. Вспомнился только какой-то секундный отрывок вчерашнего безумия, который я не захотел озвучивать.
— А ты был как зверь, — сказала кошка, усаживаясь на кровать. Я только сейчас заметил, что на ней ничего не было, кроме тонких трусиков, еле-еле прикрывающих её прелести. Я схватился за еду, но даже она меня не отвлекла. Я не смог удержаться, опять возбудился — и она это заметила. Покраснев до кончиков ушей, я со стыдом наблюдал, как грациозная кошечка опустилась на колени, между моих лап.
Казалось, что ей в этом не было равных. Такого удовольствие могла доставить только богиня секса, и она сидела у меня между лап, покойно и без всякого отвращения посасывая мой член. Постепенно она начала получать от этого и своё удовольствие — но я к тому времени уже вовсю держался, чтобы не разрядиться раньше времени.
Я так и не узнал, как её зовут. Это было очень странно, когда я вышел из бара, поправляя парадный мундир, кое-как пытался привести себя в порядок. И что, и почему, и вообще зачем — она оставила меня без единого ответа. Только призналась в одном — она любит быть таинственной и любит плотские удовольствия.
А я думал, что ей просто нравится издеваться над невинными самцами, которые очень легко поддаются на женские чары и горячий завтрак. Но — что бы я не думал — я понимал, что этого было как-то мало.
Впрочем, я нашёл нашу машину и добермана в ней. Он спал за рулём, откинув спинку кресла на заднее сиденье, на котором, впрочем, вполне мирно посапывал Атаман.
— Добби? — тихо спросил я, потрепав его плечо. Окно было открыто, несмотря на довольно прохладную погоду, — Доооб?
— Юнит шестьсот тринадцать докладываю о готовности к бою… — тихо промямлил он, — Команда заняла свои позиции, готовим артиллерию.
— Ты чего? — спросил я, но вдруг заметил на его глазах слёзы. Я отпрянул от него, поскольку такое видел всего однажды… Лучше не вспоминать, когда!
Добб вскочил как ошпаренный, стукнувшись головой об потолок салона и оставив в нём порядочную вмятину.
— Твою мать, семнадцатый! — закричал он, не понимая, что происходит, — Жарь этих крыс!
Он уставился в лобовое стекло, держась за сердце. Я решился подойти к нему.
— Дружище, всё в порядке?
— Плохо, когда… мозг органический…, а электроника лишь всё усиливает. Память…
— Это было триста лет назад… — напомнил я, но Добб медленно повернулся ко мне:
— Это было вчера…