Революционная сага
Шрифт:
Да, собственно говоря, все тогда поняли: уже что-то случилось. Все: начиная от упомянутого владельца до мальчишки, что чистил постояльцам обувь. Да и как тут не понять.
Лицо и костюм Лехто были в крови. Колдун не был с ног до головы в ней, как потом гласили слухи. Имелись только некрупные пятна. На пиджаке и брюках они были заметны только с близкого расстояния. Лучше их было видно на рубашке и на лице, которое вроде бы и вытирали но не то чтоб хорошо. А вот руки были окровавлены довольно сильно.
Сначала хозяин подумал, что с постояльцем случилось несчастье — напали ли гопники, порезался ли он об стекло. Поэтому владелец заведения проявил деятельное участие — прислуживал гостю в умывальной.
Но по мере того как смывались пятна, выяснялось, что кровь была чужая. У постояльца не имелось ни одной раны.
— А скажите, любезнейший… — спросил колдун, уже вытирая лицо. — У вас в волости, уезде имеется банк?
— Банк? — перепросил владелец гостиницы.
— Ну да. — кивнул Лехто. — Это такое заведение, где люди хранят свои деньги, другие ценности…
Хозяин улыбнулся:
— Чудно, что вы об этом спрашиваете. Банк даже у нас в городе был. да закрылся год назад. Даже более того… Летом и закрылся — то ли на Петров то ли на Успенский пост…
— Не выдержал революционных будней? И хороший банк был?
— Да где там хороший! У него-то и при царе дела шли неважно, а как февральская ударила, так вообще вкривь да вкось…
— А другие банки имеются?
— Вам понадежней, или… — хозяин перешел на вкрадчивый шепот. — …для дела?
Собеседник улыбнулся и ненадолго задумался. Хозяин думал — эта банда сейчас на мели и хочет быстро заработать. Но ошибся.
— Самый надежный… В каком бы хранили свои деньги вы.
Лицо хозяина стало пунцовым:
— Да я и так храню… Банк в Зеелове… Там охрана — что надо. Такой даже Мышковскому не взять!
— Благодарю за ценный совет…
Хозяин кивнул: дескать не за что. Предположил:
— Я так понимаю, вам готовить надобно ужин, постели?..
Лехто покачал головой:
— Нет, мы не можем терять. Уходим прямо сейчас.
…Действительно — упылили не глядя на сгущающиеся сумерки.
И когда стук копыт затих вдали, хозяин двора выдохнул с облегчением.
Город Дракона
…Музыку услышали издалека.
Оркестр, как для провинциального городишки играл довольно стройно. Пока кампания шла по улицам, исполнили "Прощание славянки", за ним «Варяг». После ударили чопорный марш «Седан».
Когда путешественники свернули за угол, то увидали причину этого концерта. Центральная улица городка была забита толпой. Впрочем нет. Сама-то дорога оставалась пустой, люди теснились на тротуарах.
Дальше в каре было выстроено несколько рот пехоты. Рядышком, на площади стояло три трехдюймовки, повернутые стволами на пустырь. Напротив батареи музицировал тот самый оркестр.
Все говорило о том, что дорогу освободили совсем не для Геддо и его спутников. И честная компания заняла места в задних рядах, осмотрелась.
Горожане сжимали в руках букеты. Но не было на лицах обывателей ни радости, ни волнения. Испуга, впрочем, тоже не читалось. Выглядели они просто серьезными, словно пришли на работу, оставив дома ворох забот. И действо нынешнее от банальных треволнений если и отвлекает, то совсем ненамного. Даже цветы в их руках были подвявшие и будто бы где-то сломанные…
И вот на другом конце улицы появилась конные. Впереди на удалом белом жеребце скакал мужчина, одетый в генеральский мундир. За ним, на расстоянии почтительном следовали чины поменьше, на конях хоть и знатных, но поплоше.
Солдаты стали смирно, вытянулись в струнку. Оркестр снова заиграл исполненный совсем недавно «Седан». Музыканты при этом дули в трубы сильнее, громче. Барабанщики лупили в свой инструмент так, что становилось страшно за судьбу натянутой кожи.
— У-р-р-р-а! — кричали солдаты.
— Спаситель ты наш! — кричали обыватели рядом. — Освободитель! Батюшка родный!
— Слава генералу Подлецову! — орал кто-то на другой стороне улицы.
Цветы летели на мостовую. Кони безжалостно плющили их копытами.
Меж тем, Евгений чувствовал: что-то в этом параде не то: люди хоть и изображали радость на лицах, в глазах скользило безразличие и усталость.
Получался какой-то парад второго сорта.
Не все ладно было и с артиллерией.
Обслуга носилась с пустыми гильзами, вставляла их в орудия, закрывала замки, будто делали залп все разом. Выстрелов, разумеется, слышно не было. Все это казалось Евгению какой-то пьесой, написанной с изрядной долей полуюмора, коий не рассмешит, но улыбку на устах вызовет. Но улыбаться никто не спешил.
— А чего это они?.. — спросил Аристархов у стоящего рядом обывателя.
Тот с важным видом скривил скулу:
— Экономия! Снарядов нонче мало…
Проследовав до конца толпы, то есть до того места, где стояла кампания, кавалькада развернулась и отправилась в противоположном направлении.
Снова крики «ура», снова марш. Снова под копытами гибли цветы.
Генерал удалялся, за его спиной народец будто расслаблялся, веселел. Наконец, всадники исчезли там же, откуда и появились. Музыканты прятали медь труб в футляры и чехлы. С пустыря вели лошадей иных, тяжеловозных: першеронов да ланкастеров. Трехдюймовки брали на передки, увозили куда-то.
Народ сходил с тротуаров, подбирал еще гожие цветы, расходился.
У проходящего мимо горожанина, Евгений спросил:
— Ради бога извините, мы неместные… Причем — крайне неместные. Не могли бы пояснить, что здесь происходит? Происходило только что?..
Горожанин пояснить не отказался, и даже остановился перед гостями города:
— Это вы наблюдали репетицию въезда в Москву на белом коне генерала Подлецова.
— А что, такая репетиция нужна? — встрял Клим.
— А как же! Скажем вот кони… Они привыкли к стрельбе, а вот как, скажем, отнесутся к цветам в морду? Не поранят ли их шипы роз?