Рэймидж и барабанный бой
Шрифт:
Ее глаза сверкали от возбуждения, которое она не могла скрыть.
— Нико — кто этот что забавный человек?
— Капитан испанского фрегата.
— Но зачем вы привезли его сюда?
— Он — наш пленник, фактически — заложник.
— Но как вы будете управлять всеми этими матросами на фрегате? — спросил Антонио. — Да ведь их там сотни! Мистер Сасвик позволил мне посмотреть в подзорную трубу.
Рэймидж пожал плечами.
— Мы должны продолжить блефовать.
Антонио сказал нетерпеливо,
— Нико — позвольте мне отправиться с дюжиной матросов на судно. Я прослежу, чтобы они вели себя спокойно!
Рэймидж покачал головой.
— Если бы не одна вещь, я попросил бы вас сделать это.
— И что это за вещь?
— Антонио, вы и Джанна — причина того, что «Кэтлин» идет в Гибралтар. Вы находитесь под моей охраной. Если что-нибудь случится с вами…
— Вы и ваши приказы, — сказал Антонио уныло. — Стоило ли ради этого сбегать из Италии?
— Антонио! — воскликнула Джанна. — После всего, что Нико сделал для нас!
— Нет, — сказал Антонио торопливо, — я не это имел в виду. Вы знаете, как я вам благодарен, Нико. Но эти испанцы — они хуже чем французы. Они только потому вступили в войну, что думают, будто французы победят.
— У победителя много друзей, — сказал Рэймидж насмешливо. — Но проигравший очень одинок.
Саутвик подошел к ним и приветствовал капитана.
— Прошу прощения, сэр. Все готово. Я спускаюсь в шлюпку.
— Очень хорошо. Не давайте им там капризничать. Заставьте их бегать перед вами, словно перед адмиралом.
Рэймидж молча проклинал фрегат, буксируемый за кормой, пока не понял, что это было столь же глупо, как проклинать свои знатность и богатство только потому, что они позволяют владельцам гостиниц удваивать ваш счет. Но вместе с солнцем, скрывшимся за горизонтом, почти совсем стих ветер, и теперь под небом, меняющим окраску от багрянисто-сиреневой до холодной и безличной серости сумерек, куттер делал едва два узла. Ему пришлось поставить к рулю четырех матросов, чтобы удерживать корму «Кэтлин» от рывков «Сабины» то в одну, то в другую сторону.
Джанна и Антонио стояли у гакаборта рядом с ним, и Джанна вздрогнула:
— Мне никогда не нравилось это время суток, и если что-нибудь тебя беспокоит, то беспокойство усиливается, когда все вокруг становится холодным и серым.
Антонио спросил:
— Что вас беспокоит?
— О, на самом деле ничего — за исключением той громадной штуки, — сказала она, указывая на фрегат. — У меня есть предчувствие…
— Какое? — спросил Рэймидж.
— Это… это глупо, Нико, но я чувствую, что фрегат принесет нам неудачу.
Рэймидж рассмеялся.
— Вы должны знать средство от дурного глаза!
— Не шутите с дурным глазом, Нико…
— Тогда не будьте
— Он так смотрит, что я чувствую себя грязной, — сказала она, поежившись. — Я не доверяю ему.
— Уверен, что нет, — сказал Рэймидж. — И я тоже. Именно поэтому два моряка охраняют его. В конце концов, он — наш враг!
— Враг… — задумчиво проговорила она. — Этот толстяк там…
Антонио сказал холодно:
— Что толстяк медленно задушит вас — и всех остальных также, — если это позволит ему получить его судно назад.
— Мне холодно, — сказала Джанна. — Я ложусь спать.
Рэймидж и Антонио поцеловали ей руку, и она пожелала доброй ночи «мистеру Сасвику», который ответил почтительным поклоном.
Когда она спустилась вниз, Антонио спросил:
— Вы ждете неприятностей?
— Ну, я не могу представить, что они могут сделать — разве что бросить буксир. Это им не поможет, потому что мы, очевидно, просто подождем рассвета и потопим их.
— Но у вас есть… Как сказать по-английски: предчувствие?
— Есть — но, вероятно, это просто реакция на все эти волнения.
— Надеюсь, что так, — сказал Антонио. — Что ж, я тоже устал, так что buona notte [5] , Нико. Этот день мы вряд ли забудем!
5
Спокойной ночи. (итал.)
Несколько минут спустя Рэймидж внезапно тоже почувствовал себя усталым и решил немного поспать на случай, если его поднимут среди ночи.
— Мистер Саутвик, я спущусь на пару часов. Соблюдайте обычный ночной распорядок. Если будет что-нибудь подозрительное — даже самый слабый намек — вызывайте меня. И раздайте пистолеты и мушкеты самым надежным людям, и абордажные сабли, пики и томагавки остальным.
Десять минут спустя Рэймидж, был растянут полностью одетый в его раскладушку в глубоком сне, его два пистолета, оба в половине петуха, подворачивали против сторон холста.
Джексон тоже устал, но когда сгустилась тьма, неопределимое беспокойство отгоняло все мысли о сне. Он наблюдал, как штурман обходит палубу, коротко переговаривая с впередсмотрящими посередине судна и по каждому борту на носу. Старикан был внимателен: у всех карронад, которые оставили выдвинутыми на ночь, он проверил тали и казенную часть, удостоверился, что холщевые чехлы надежно закрывают замки, чтобы влажный ночной воздух не добрался до кремней. Когда штурман дошел до кормы, он увидел американца.