Рэймидж и барабанный бой

Поуп Дадли

— Ваш флот, — рискнул ответить Рэймидж, — не ближе трехсот миль отсюда и вряд ли двинется в этом направлении. И мы можемразрушить вас. Вы видели, как взорвалась шлюпка.

— Но шлюпка взорвалась на расстоянии в пятьдесят ярдов! Мы не получили никаких были повреждений!

— Она взорвалось на расстоянии в пятьдесят ярдов, потому что мы так рассчитывали: вы видели, как мы маневрировали. Мы просто показали вам, как легко можно будет буксировать вторую шлюпку и взорвать ее точно под вашей

кормой. Мы все согласны, не так ли, что такой взрыв проломит вашу корму? Вы, надеюсь, не оспариваете это? И во второй шлюпке будет много разных горючих материалов…

Как только Пареха перевел это, Мармайон развернулся на пятках и двинулся к трапу, чтобы спуститься вниз.

Рэймидж похолодел от этого оскорбления и резко сказал:

— Скажите ему, чтобы вернулся немедленно. Он — мой пленник, и я пока что не вижу причин оказывать ему большую милость, чем он получит на галерах!

Пареха, очевидно, понял, что это отнюдь не праздная угроза, и поспешил за Мармайоном, повторяя ему слова Рэймиджа вполголоса. Потом он позвал Рэймиджа, который игнорировал его, и Пареха вернулся.

— Мой капитан хочет продолжить беседу в своей каюте.

— Ваш капитан продолжит беседу на борту куттера. У него есть пять минут, чтобы упаковать вещи. Тем временем ваш первый лейтенант и я обсудим детали буксировки.

Пареха снова вернулся к Мармайону и передал ему слова Рэймиджа. Капитан спустился вниз, и Пареха сказал Рэймиджу:

— Он соглашается против воли и только ради спасения жизней команды судна. Он расценивает использование шлюпки с взрывчаткой как варварский и постыдный метод ведения войны, беспрецедентный в истории. Он говорит, что перед лицом такого варварства его обязанность — защищать его людей.

— Очень хорошо, — сказал Рэймидж. — Полагаю, вы — первый лейтенант? Очень хорошо, здесь ваши приказы на буксировку.

Когда Мармайон вместе с Рэймиджем поднялся на борт «Кэтлин», Рэймидж был рад видеть, что в его отсутствие Саутвик не терял времени даром. Он переоделся в свой лучший мундир, и остальные члены команды были одеты аккуратно и, кроме тех, что стояли по расписанию у карронад, построены на шканцах. Не было видно ни раненых, ни пятен крови. Каждый конец был аккуратно смотан; ведра и кадки для банников расставлены через геометрически точные интервалы, банники и прав'uла — на стойках.

Впечатление аккуратности и, в отличие от команды испанского судна, уверенности в себе и готовности к бою, не было не упущено Мармайоном, который оглядывался по сторонам, медленно отстегивая свою шпагу.

Когда Саутвик приветствовал Рэймиджа, Мармайон обернулся, удивленный, и непроизвольно воскликнул:

— Вы — капитан?

Рэймидж кивнул, и так как не было больше необходимости притвориться, что он не говорит по-испански, сказал:

— Да, я командую судном. Вы должны отдать свою шпагу мне.

Суровый

тон его голоса не оставил сомнений в том, что это приказ, и Мармайон вручил Рэймиджу шпагу, которую тот принял без комментариев и передал Джексону, как будто она была грязной.

Хотя Рэймидж испытывал презрение к испанцу, потому что тот не даже не пытался спорить и принял все условия, он был настороже. Эти маленькие, водянистые, бегающие глазки… Плохо, что пришлось оставить Мармайона и Пареху наедине, пока он осматривал фрегат.

Саутвик, продолжая стоять по стойке смирно, всем своим видом и выражением глаз, давал понять, что не знает, что тут происходит, и Рэймидж сказал,

— Этот джентльмен — капитан фрегата. Он — военнопленный. Выделите двух человек для охраны. Оборудуйте временные переборки из парусины, чтобы у него было что-то вроде каюты, и повесьте койку. Команда испанского судна считается условно освобожденной. Они дали слово, что будут повиноваться моим приказам — то есть принять и закрепить буксир и делать все необходимое для безопасной буксировки. Взрыв произвел на них впечатление…

Рэймидж прервался, потому испанец вытаращил глаза. Он уставился на Джанну, которая только что появилась из люка. Рэймидж решил, что не помешает, если она останется для испанца загадкой, и ничего не сказал.

— Возьмите шлюпку и заведите буксирный трос, — продолжил он. — Первый лейтенант фрегата говорит на очень хорошем английском языке. И удостоверьтесь, что у них готовы фонари. Ночью они должны зажечь три белых огня — по одному на каждой скуле и третий точно по оси судна, но высоко, так чтобы мы могли всегда видеть, как они двигаются. Все ясно?

— Так точно, сэр, — сказал Саутвик и добавил с усмешкой: — Я возьму наш флаг и подниму его над испанским?

Рэймидж рассмеялся. Он забыл об этом.

— Да, но вам что-нибудь понадобится, чтобы поднять флаг, — у них нет ничего длиннее абордажной пики!

Саутвик отошел и начал отдавать свои приказы.

— От такой работенки в горле пересохло, сэр, — прокомментировал Джексон.

Рэймидж глянул на него.

— Да — у меня. Я вел все переговоры. Передай моему стюарду, чтобы принес мне лимонного сока и воды.

Джексон казался слегка огорченным, и Рэймидж сжалился. Захват фрегата стоил дополнительной порции рома для всей команды.

— Напомни мне во время ужина, что у тебя в горле пересохло.

— Слушаюсь, сэр. Можете на меня положиться.

Два моряка с абордажными саблями оставили Саутвика и подошли к Рэймиджу, который сказал:

— Как только его каюта будет подготовлена, испанский джентльмен должен содержаться под стражей внизу. До тех пор держите его перед мачтой.

Тем временем матросы спустили в шлюпку «посыльного» — линь, при помощи которого будет протянут тяжелый трос.

Рэймидж подошел к Джанне, которая говорила с Антонио.