Рэймидж и барабанный бой
Шрифт:
— Капитан Мармайон, — произнес Рэймидж обманчиво спокойным тоном, — ваши офицеры были освобождены под честное слово. Они дали слово чести, что повинуются моим приказам.
— Кажется, они не повиновались им.
Теперь тон испанца был вызывающим.
— Значит, они повиновались вашим.
— Да, это была моя идея.
Рэймидж схватился за края дверного проема с такой силой, что доски начали гнуться, но мгновение спустя сумел сдержать свой гнев.
— Сегодня днем я мог потопить ваш корабль и оставить вас и ваших матросов плавать на волнах. К настоящему времени вы все были бы уже мертвы.
— И почему вы не сделали этого? — издевательски спросил Мармайон. — Потому что хотите заработать славу, захватив фрегат.
И, конечно, тут Мармайон был частично прав.
— Это не имеет никакого отношения к нарушению договоренности насчет условного освобождения.
— Это смешно! — воскликнул Мармайон. — Куттер захватил фрегат! Кто в это поверит…
— Но мы сделали это, мой дорогой Мармайон, мы сделали. Куттер захватилфрегат. И я не передумал: на рассвете вы будете отправлены на борт фрегата, и, чтобы избавиться от хлопот с буксировкой, я продемонстрирую вам, как куттер может потопитьфрегат. Сколько человек в команде вашего корабля? Скажем, человек триста? Подумайте о трехстах оставшихся в живых — если все они переживут взрыв, который я устрою в пороховом погребе, — цепляющихся за обломки, под солнцем, которое поднимается все выше и становится все жарче и жарче, и жажда все сильнее и сильнее… Завтра к вечеру вы все сойдете с ума — кроме тех, кто слишком слаб, чтобы держаться на воде, и утонет. Доброй ночи, капитан. Мне жаль, что я не могу послать вам священника: у вас не будет много времени, чтобы подумать о душе утром.
Глава восьмая
К тому времени, когда перед самым рассветом Рэймиджа вызвал помощник штурмана, он уже придумал, как избежать повторения приключений предыдущей ночи, и пока брился, испытывал злорадное удовольствие от мысли, что капитан Мармайон провел бессонную ночь, ожидая мучительной смерти. Удовольствие несколько портило то, что стюард не направил его бритву должным образом и вода была почти холодной, так что он вздрагивал при каждом прикосновении лезвия.
На палубе было холодно; звезды тускнели, предупреждая о приближении рассвета, и в черноте ночи появился слабый оттенок серого. Эпплби сообщил, что скорость «Кэтлин» по-прежнему лишь несколько узлов и что ветер не изменился.
Только тут Рэймидж сообразил, что забыл нечто, что могло бы — кроме попытки абордажа — привести к захвату «Кэтлин» в течение ночи. Если бы ветер стих, натяжение троса исчезло бы и его огромный вес притянул бы куттер к «Сабине». Фрегат, вероятно, расположился бы рядом, и один бортовой залп уничтожил бы куттер — или испанская абордажная команда сокрушила бы экипаж судна… Он испытал приступ дурноты от своей безрассудной самонадеянности — это была худшая опасность после победы в первом раунде сражения.
Небо на востоке заметно посветлело.
— Общий сбор, мистер Эпплби, пожалуйста.
Таков обычай военного времени: встречать рассвет с командой судна, стоящей у пушек и готовой к бою. После волнений последних двадцати четырех часов Рэймидж хотел услышать только один крик: «Горизонт чист!» — а этого он не услышит, пока не будет достаточно светло, чтобы послать впередсмотрящего на топ мачты. На этот раз он с нетерпением ждал завтрака. В последний момент он предупредил Эпплби объявить общий сбор тихо. Дробь барабана испортила бы всю игру.
Один за другим к нему присоединились Саутвик, Антонио и Джексон. Итальянец знал, как принято встречать рассвет, и не был обеспокоен приказом.
— Доброе утро, Нико. Ожидаете каких-нибудь проблем?
— Никаких — по крайней мере, не со стороны фрегата, но может появиться другое судно.
— Вы придумали подходящее наказание для испанского лейтенанта и остальных джентльменов, нарушивших условия условного освобождения?
— Нет еще. Может быть, заставить их драить палубу на коленях?
Антонио рассмеялся.
— Но заключенные у нас на борту потребуют много наших людей для охраны.
— Знаю. Я надеюсь избавиться от них как можно быстрее.
Рэймидж усмехнулся, видя как Антонио, Саутвик и Джексон застыли, видимо, неправильно истолковав слово «избавиться».
— Я избавлюсь от них, мистер Саутвик, отослав их назад в их собственной шлюпке.
Штурман переступил с ноги на ногу и сказал извиняющимся тоном:
— Прошу прощения, сэр, но разве это разумно? В конце концов, они видели, насколько у нас мало людей…
— Они могли догадаться об этом с самого начала. Но подумайте, как они удивятся, когда вся их абордажная команда во главе с первым лейтенантом вернется с поникшими головами! Не забывайте, что в этот самый момент все на борту фрегата думают, что «Кэтлин» — их приз, что абордажная команда убила большинство из нас.
— Ей-богу, я забыл об этом! — воскликнул радостно Саутвик, хлопая себя по ляжкам.
— Да, и прежде, чем они придут в себя, наша гичка будет у борта, чтобы забрать всех их офицеров, кроме штурмана.
Антонио провел ребром ладони поперек горла.
— Вы отрежете голову змеи.
— Точно.
— Если, конечно, змея не укусит сначала, чтобы не дать отрезать себе голову. Другими словами — если офицеры откажутся оставить судно.
— У нас есть их капитан, не забывайте, — сказал Рэймидж. — Он — наш заложник. Мистер Саутвик, мы должны поднять испанский флаг выше нашего.
Как только впередсмотрящий взобрался по вантам и доложил, что горизонт чист, Рэймидж приказал Саутвику отправить пленных за борт, в их шлюпку. Как только они уселись на банках, побитые, все в синяках, напуганные и изумленные, Рэймидж приказал, чтобы они гребли к «Сабине», пренебрежительно игнорируя Пареху и отдавая приказ матросам.
Пять минут спустя, после громких протестов Саутвика, он отдал ему подзорную трубу.
— Они на борту. Я могу только вообразить выражение лица tenienteПарехи, описывающего, что произошло. Что ж, если гичка готова, мне пора присоединиться к ним.
— Позвольте мне пойти, сэр!
— Пожалуйста, мистер Саутвик, не будем повторять все это снова. Кроме всего прочего, вы не говорите по-испански и, вероятно, пропустите какое-нибудь важное замечание.