Рэймидж и барабанный бой
Шрифт:
Единственный способ узнать наверняка — попробовать, что означает рисковать перевернуться, если «Кэтлин» развернет лагом к волне. Это также означает рисковать потерять штормовой кливер, а также штормовой топсель, который он должен будет поднять.
Рэймидж отдал приказ Саутвику и затем стал смотреть за корму, выжидая несколько минут, пока после двух больших волны не покажутся несколько поменьше. Как только прошла вторая волна, он завопил:
— Дайте ей руля!
Нос начал поворачиваться так медленно, что казалось невозможным, чтобы куттер развернулся прежде, чем другая огромная волна вырастет за кормой, и хотя судно поворачивалось быстрее,
Рэймидж указал вверх, он не слышал, но видел, как открывается рот Саутвика, давая команды матросам на фалах топселя. Парус дополз до верха мачты, надулся с треском мушкетного выстрела, маленький гафель раскачивался как безумный. Саутвик оглянулся на Рэймиджа, который указал на шкоты штормового кливера. С огромным трудом дюжина матросов развернула крошечный парус, и как только это было сделано, Рэймидж крикнул Джексону, чтобы повернул руль.
Как судно поведет себя? Взгляд по носу с правого борта показал, что не будет никаких особенно больших волн в течение минуты или две. Это была эквилибристика: ветер на развернутом кливере пытался повернуть нос в одну сторону, а топсель на верху мачты — в другую. И хотя топсель больше, кливер установлен дальше от мачты и дает больший рычаг — достаточный, чтобы куттер нуждался в небольшом подруливании, чтобы уравновесить его.
Рэймиджу потребовалось три или четыре минуты, чтобы найти правильное положение руля, при котором «Кэтлин» встречала волны, правой скулой, равномерно поднимаясь, хотя иногда срезая гребни, которые переливались через фальшборт.
— Она достаточно ровно стоит теперь, — прокричал Саутвик ему в ухо. — Это даст коку шанс приготовить в котле что-нибудь горячее!
Рэймидж кивнул, но он знал, что вид флагмана сэра Джона согреет его гораздо лучше, чем что-либо, что может приготовить даже самый опытный и терпеливый кок.
Глава шестнадцатая
Шторм продолжался еще три дня. Во всем судне едва ли осталось хоть одно сухое место: после месяцев на палящем солнце планки палубы усохли, и теперь, когда корабельный корпус качался на высоких волнах, вода постоянно заливала палубу и просачивалась вниз повсюду. Гамаки и одежда стали влажными, а потом мокрыми; плесень росла стремительно, как пахучий зеленый рак, питаемый влажностью. И час за часом «Кэтлин» кланялась волнам, медленно — мучительно медленно, как казалось Рэймиджу, — продвигаясь на северо-восток.
Наконец в пятницу утром ветер начал отходить к юго-востоку и несколько слабеть. Это могло означать что силы шторма иссякают, но, как Саутвик объяснил Рэймиджу, это могло также быть предупреждением, что другой шторм — на сей раз из Атлантики — надвигается на них. Оба они боялись, что один из печально известных в этих широтах юго-восточных ветров загонит «Кэтлин» в большой залив между мысом Сент-Винсент и рифами мыса Трафальгар. Сотни судов за эти годы были загнаны в залив, неспособные пробиться против ветра, чтобы пройти мыс Сент-Винсент на одном галсе или Трафальгар на другом,
За час до полудня облачность начала расползаться, обнажая клочки синего неба, и за пятнадцать минут до полудня Саутвик появился на палубе с его древним квадрантом.
За пять минут до полудня разрыв облачности позволил ему начать измерения. После того, как помощник боцмана пробил восемь склянок, Рэймидж посмотрел на него вопросительно, и Саутвик сказал:
— Вполне уверен в этом, сэр, — и спустился в каюту, чтобы произвести вычисления. Несколько минут спустя, оставив помощника боцмана на вахте, Рэймидж присоединился к нему, и когда они уселись в духоте крошечной каюты, штурман указал на широту, которую он вычислил, и на два креста, поставленные на влажной и покрытой пятнами плесени карте.
— Мы примерно здесь, сэр, — возможно немного дальше к западу, — сказал он, коротким указательным пальцем уверенно тыча в расположенный южнее крест, — а здесь точка рандеву.
— Ближе, чем я надеялся.
— Да, сэр, хотя здесь есть течение, которое сносит нас к юго-востоку, разумеется.
— Очень хорошо, мистер Саутвик, мы возьмем курс на точку рандеву.
Спустя два часа после рассвета в воскресенье «Кэтлин» легла в дрейф возле «Виктори», как пескарь у бока кита, и Рэймидж поднялся на борт и объяснил капитану Роберту Колдеру, который был старшим капитаном флота, что у него срочные новости для адмирала.
Колдер настаивал, что должен знать, о чем идет речь, прежде чем допустить его к сэру Джону, но Рэймидж со смесью упрямства и важности, отказался говорить, так как Колдер не имел никакого права спрашивать. Дальнейший спор был прерван юным мичманом, пришедшим, чтобы сказать Колдеру, что адмирал хочет видеть мистера Рэймиджа в своей каюте немедленно. Рэймидж поспешил на корму, надеясь оставить Колдера на хорошо выскобленной палубе флагмана. Хотя они встретились впервые, он сразу почувствовал неприязнь к нему.
Каюта адмирала была просторной, и холст, покрывающий палубу и разрисованный большими черными и белыми квадратами, напоминал огромную шахматную доску. Сэр Джон ждал его, стоя спиной к высоким узким кормовым окнам, так что его лицо было в тени, стоя в знакомой позе — склонив немного маленькую голову к плечу, заложив руки за спину; затем он поднял пристальный взгляд.
— Ну, мистер Рэймидж, последнее, что я слышал из Гибралтара, это то, что вы сдали свое судно и были заключенным в испанской тюрьме.
Выражение лица было безразлично, несмотря на ехидные нотки в голосе, и прежде, чем Рэймидж смог ответить, он продолжил:
— Вы встречали капитана Халлуэлла? Он на борту как мой гость. Бен, это молодой человек, о котором я говорил вам, — Рэймидж, сын графа Блази. У него есть обыкновение интерпретировать приказы в соответствии с его собственными целями — я чуть не сказал «прихотями». До сих пор он также удовлетворил запросы вышестоящих должностных лиц. Я верю, — добавил он, поворачиваясь к Рэймиджу, — что это счастливое положение дел продлится, хотя я никогда не встречал игрока, который умер богатым человеком на склоне лет.