Рейс в одну сторону

Лопатин Федор

Альфред ехал домой долгие полчаса. Брошюрка с задачками, наполовину высунувшаяся из кармана подлокотника, того и гляди могла свалиться на пол, но, проходивший мимо сотрудник, заботливо подтолкнул тощую книжицу и она скользнула вглубь кармана.

Доехав до комнаты отдыха, толстяк понял, что не хочет ни с кем разговаривать, тем более со Штукком, про которого что-то знал Малыш. Тем более, он не хотел ничего говорить о Светлане, чтобы влюбленный в нее самец не начал тут же переворачивать мебель с ног на голову. Он решил, на время, попридержать эту информацию,

тем более, что сам Ральф, в последнее время, не очень стремился к общению с Альфредом. Толстяку не были интересны причины такой перемены: теперь он был озадачен совсем другими проблемами...

Трясогузов проснулся ночью: где-то далеко выли собаки. "Откуда здесь собаки?
– подумал он, глядя в черный потолок. Кругом храпели, сопели, ворочались с боку на бок. Трясогузов, полежав так с минуту, снова закрыл глаза, и, списав это на тревожный сон, попытался заснуть. Только он стал медленно проваливаться в нежную мрачную тьму, как вновь услышал вой. Он открыл глаза: вой доносился теперь гораздо ближе, чем несколько минут назад.

– Да что ж, такое-то?

Он приподнялся с кровати, и, продолжая думать о том, встать ему или нет, сидел так, прислонившись к мокрой от пота подушке.

Кто-то в комнате проснулся и, скрипнув кроватью, пошел в туалет. Трясогузов подумал, что неплохо бы и ему сходить, а то сколько еще спать? Он взглянул на часы: шесть утра - час до общего подъема. Ну, в общем-то, можно уже и подниматься. Трясогузов сделал зарядку, оделся (вещи он еще с вечера предусмотрительно положил в ноги), и, кряхтя, пересел на коляску. Съездив в туалет, он вернулся, когда в комнате уже горел общий свет: некоторые сотрудники встали и, зачем-то, будили остальных. Трясогузов, подъехав поближе, слушал, как тихо между собой переговаривались сотрудники:

– Вы тоже слыхали?

– Да.

– А что это было?

– Не знаю. Никто не знает.

– Может быть, вы что-нибудь слышали?
– спросил кто-то Трясогузова.

Альфред повернулся и сказал:

– Собаки выли.

– Какие еще собаки?
– удивились люди.

– Самые натуральные, - ответил Трясогузов.
– Да они и сейчас воют - вы только прислушайтесь.

Все разом замолчали. Действительно, в гробовой тишине отчетливо слышался какой-то вой.

– Может, это вентиляция?

– Нет, там звук совсем другой: все уже знают, как она то скребет, то постукивает. А это, прям, собаки какие-то, правда что.

– Ну не знаю, - вмешался третий, - отродясь не видывал здесь никаких собак.

–

Это вы в воинской части еще не были, - ответили ему откуда-то из дальнего угла комнаты, скрытого тенью от прямоугольных колонн.

– А что там, в части?

– Там у них служебные собаки, как на границе.

– Да ладно, врать-то, я, например, никаких животных там вообще не видел!
– заспорил четвертый или уже пятый сотрудник: Трясогузов сбился со счета, пытаясь зачем-то определить, сколько человек принимает участие в утренней дискуссии.

Они бы еще долго спорили, если бы к ним в комнату не вошел человек в форме. Он сказал, чтобы все выходили и строились вдоль стен рабочего коридора. Люди переглянулись в полном удивлении: строиться? Это что - армия?

– Видать, что-то и впрямь случилось, - сказал, поднимаясь с кровати, Штукк. Он явно не выспался и поэтому выглядел так, будто всю ночь разгружал вагоны. Трясогузов подумал, что это дают о себе знать больные легкие, и что надо бы еще раз напомнить Полозову о его обещании помочь Ральфу. Вот только, что он потребует взамен, так и осталось невыясненным вопросом.

– Интересно, а что это к нам Элефантович не заходит?
– спросил Трясогузов, стараясь приободрить хмурую публику.

– Это еще кто?
– спросил его один из соседей.

– Ну, тот, который нас на пирсе встречал, когда мы сюда приплыли?

Многие, в недоумении, пожимали плечами: не помним, мол, такого. Да и отчество какое-то, совсем уж, из ряда вон.

Через несколько секунд из мрачного угла, прикрытого колоннами, донеслось:

– А-а, этот, в петушином наряде который?

– Что за петушиный наряд?
– спросили его, - выражайтесь яснее, коллега.

– Ну, пиджак, такой блестящий; брюки, как соплями измазанные; прическа блевотная... Не помните, что ли?

Все молчали. Говорившей тут же обратился к Трясогузову, которого он видел плохо, зато слышал хорошо:

– Ты знаешь, чем этот Элефантович занимался до работы на "Цитроне"?

– Не-а!
– прокричал ему в ответ Трясогузов.

– Экскурсии водил!

– Да? Культурный, должно быть, человек. Исторический, поди, закончил, или еще что?
– вмешался кто-то в увлекательную беседу.

– Да вы не дослушали, любезные мои, - отозвался человек из тени, - он водил экскурсии по тем домам в Америке, где в 70-х годах снимали порнуху.