Римский орел
Шрифт:
Зато вернулась девчонка-служанка. С вином. Наполнила кратер, поставила кувшин... Геннадий поймал ее за руку раньше, чем она успела отойти.
– Как тебя зовут?– спросил он мягко.
– Марция.– Она попыталась освободить руку, но Черепанов не позволил. Потянул, заставив опуститься на край ложа.
У нее был круглый решительный подбородок и настоящий римский нос, прямой и гордый. В точности как у статуй в античных залах Эрмитажа. И точно такая же замысловатая прическа. И такое же гладкое белое лицо, ставшее строгим и отчужденным,
У Черепанова возникло странное ощущение, что он уже видел Марцию. Раньше. Но это было исключено.
"Не увлекайся, - предостерег он сам себя.– Она всего лишь юная служаночка, а ты слишком стар, чтобы снова стать романтиком. Будь проще".
– Я не римлянин, - произнес он, стараясь почетче выговаривать слова. Если Плавт привык к его дикому произношению, то другим жителям империи приходилось делать усилие, чтобы понять латынь подполковника.– И не знаю обычаев.
– Вижу.– Девушка больше не пыталась освободить руку, но взгляд ее предостерегал.– Но ты не там ищешь, господин.
Она все больше нравилась Геннадию.
– Qui quaerit, reperit [Qui quaerit, reperit (лат.) - кто ищет находит (римская поговорка).], - произнес Черепанов, касаясь ее обнаженного локтя.– Мне кажется, я нашел, Марция. Я тебе не нравлюсь?
– Ты тоже кентурион?– уклонилась от ответа девушка.
– Нет, - ответил он, стараясь не глядеть на ее голые коленки, а только - в глаза.– Но - буду. Я был командиром... риксом у себя на родине.
– Это видно.– Она освободила руку (Черепанов разжал пальцы), но осталась сидеть. Так близко, что Геннадий ощущал тепло ее тела. И запах роз. Духи?
– Марция!– позвали ее, но девушка не откликнулась.
Геннадий смотрел ей прямо в глаза. Только - в глаза.
– Ты красива, - сказал он негромко.– Ты - самая красивая из всех латинянок, каких я видел.
Он не стал говорить, что видел он не так уж много ее землячек.
– Красивее тех, с кем забавляется твой друг? Их груди полнее моих, разве нет?
Черепанов улыбнулся. Чуть-чуть.
– Ты - лань, - сказал он.– Не корова. Какое мне дело, полна ли твоя грудь, если она - твоя?
Щеки девушки порозовели. Это было заметно даже под слоем белил.
– Марция!– крикнули снова. Один из трех бородачей-собутыльников. Эй, варвар, не задерживай ее! Не ты один хочешь пить!
Черепанов приподнялся на ложе, отыскал взглядом кричавшего и посмотрел на него. Только посмотрел, но бородач заткнулся.
– Я пойду, - чуточку нервно проговорила девушка.– Отец станет меня ругать.
– Парсий?
– Да. Если ты хочешь женщину, он...
– Я не хочу женщину, - сказал Черепанов.– Я хочу тебя.– Кончиками пальцев он снова нежно притронулся к ее локтю.– Ты придешь?
Ничего не ответив, она быстро поднялась и пошла прочь. К ложу приближался Парсий.
– Что еще тебе угодно, благородный
– Ты знаешь, - негромко произнес подполковник.
– Она - моя дочь, не рабыня, - так же негромко, с достоинством произнес хозяин.
– Я знаю.
– Хочешь выбрать из тех, кто...
– Не хочу, - отрезал Черепанов.
– Твой друг...
– Я не мой друг, - перебил его подполковник.– Однако тоже всегда добиваюсь своего. Но...– Он сделал многозначительную паузу. Парсий задрал бороду, намереваясь спорить...– ... Но не силой, - закончил Геннадий.– Ты понимаешь?
– Значит, ты решил остаться в одиночестве?– тоном заботливого хозяина осведомился Парсий.
– Ты прав, - кивнул Черепанов.– Вероятно. Sint ut sunt, aut non sint [Sint ut sunt, aut non sint (лат.) - Пусть будет так, как есть, или вовсе не будет.].
Правда, это высказывание принадлежало не римлянину [Эти слова приписываются генералу ордена иезуитов Лоренцо Риччи.]. Но можно было надеяться, что грамматически в нем все правильно. И по смыслу - тоже.
Парсий кивнул и оставил Черепанова в покое. Пить и веселиться. В одиночестве.
Геннадий задремал. Тепло, вино, сытный обед, удобное ложе, почти забытое ощущение безопасности...
Когда он проснулся, уже наступил вечер. Квадрат неба наверху, в потолочном отверстии, потемнел и налился синевой.
Проснулся подполковник не по собственной инициативе. Его разбудили.
У ложа стоял представительный мужчина в белой тоге. Рядом с ним - еще четверо, в кирасах, шлемах и при мечах, но без щитов. Один из этой четверки и разбудил Черепанова. Другой уже завладел его оружием.
– Я - эдил Скаремия, - важно произнес представительный.– Ты - тот, кто называет себя Плавтом?
– А в чем дело?– поинтересовался Черепанов.
– Ты обвинен. По закону об оскорблении величества! [Закон, согласно которому виновный в оскорблении императора несет суровое наказание, вплоть до конфискации имущества и смертной казни.] Встань и следуй за нами!
За спинами воинов маячил Парсий с похоронным выражением на физиономии.
Геннадий неторопливо поднялся, обулся.
Он размышлял.
Ну да, ничего удивительного: империя и есть империя. На дорогах разбойники, в лесах волки, но политическая полиция как всегда начеку. И высказывания Гонория в адрес августейших особ не остались незамеченными. Черепанов не знал, насколько сурово здесь караются диссиденты и оппозиционеры, но, судя по тому, как быстро отреагировала местная власть, дело нешуточное. А коли так, то не следует качать права и уж тем более объявлять, что господа полицейские - точнее, господа вигилы - ошиблись адресом. Пусть думают, что он Плавт. Позже он развеет их заблуждения, а Гонорий тем временем сделает ноги. И позаботится о своей безопасности. Раз хозяин не указал эдилу на ошибку, а держит рот на замке, он поставит в известность Плавта о ситуации.