Робинзонада Яшки Страмболя

Ряховский Борис Петрович

Что было доказано с беспримерной самоотверженностью, Яшка и сам не знал. Дальше стояли точки и нарисована не то лошадь, не то дом с трубой.

«В честь самоотверженного геолога улица 3-я Геологическая переименована в улицу Якова Чернова.

Но Яков Чернов жив. Он продолжает скрываться, продолжает свой безымянный подвиг. Назло врагам, на радость маме…»

Я перелистнул страницу. Записи обрывались. Яшка был верен себе. Его дневники сроду не продолжались дальше пятой страницы.

Я швырнул тетрадку в шалаш.

Как быть? Беглый Яшка сидит где-то в кустах и ждет, покуда я уберусь с острова. У Яшки упрямства

на пятерых. Скоро он начнет дрожать от холода. Великий геолог продолжает свой безымянный подвиг в одних трусах: рядом с шалашом валялись Яшкины рубашка, майка, ботинки и фуфайка.

В углу шалаша я обнаружил консервную банку. На дне ее бренчал десяток высушенных пескаришек. Зачем они Яшке понадобились?

«Ты никогда не отличался догадливостью, — сказал я себе.»— Яшка человек неожиданный. Кто знал, что наша 3-я Геологическая будет переименована в улицу памяти Якова Чернова? Тебе и в голову такое не приходило…»

Я просидел в шалаше много часов. Солнце садилось, кусты погрузились в сизые сумерки. Яшка не давал о себе знать. Я поежился, застегнул куртку и осторожно выбрался на берег. Песок исчеркан длинными вечерними тенями. От речки поднимаются парные запахи нагретой за день воды. Я поворошил пальцем песок. От песка грустно пахло лиственным тленом.

— Яш-ка-а! — крикнул я. — Вылезай, что ли… Холодно…

Из-под кустов поползли синие перепончатые тени. Солнце погасло. Я обозвал Яшку балдой и двинулся вдоль воды. Отыскал свой рюкзак. У берега — чистенький «пятачок», песчаная плешинка, окруженная плотными кустами. Бросил рюкзачишко, пошел собирать сушняк. Долго шарил по кустам, клял себя за разгильдяйство. Набрать сушняку днем — дело минутное. Сходил к шалашу. Яшка, беззаботная душа, не припас ни палки. Тоже мне Робинзон! Кое-как насобирал охапку, развел костер. По воде забегали змейки — блики огня. Я вскипятил в кастрюльке чаю, поужинал. Сидел, смотрел в костер. Глаза стали слипаться. Я раскидал костер и улегся на нагретый песок. Авось тепла песка хватит до утра, не озябну. Звенел комар, забравшись ко мне под фуфайку. Заплутал в складках. Тепло и дремотно. Яшкино исчезновение меня злило.

Где он так ловко устроился на ночь, что ему плевать на ночной холод и на комарье? У берега плеснулась рыба.

…Проснулся я от холода. Оцепеневший, неподвижно лежал на остывшем песке. От холода как-то тупеешь, лежишь безвольный, только втягиваешь голову в фуфайку, не в силах заставить себя встать и поискать сушняку за ближним кустом.

Черное небо, в полыньях между тучами — рои звезд; надо мной комариный хор. Сонно и холодно.

Сквозь дрему я услышал плеск в протоке.

Шлепанье приближалось. Я лежал не шелохнувшись. К острову брело что-то большое и шумное. Оно ворочалось и фыркало. От страха я не мог передохнуть. Я привстал на четвереньки и пополз к ближним кустам. Оно должно было выйти на берег шагах в двадцати от меня. Я прижался к земле и не дышал. Оно зашлепало по мели. Остановилось, шумно отряхнулось. Затрещали кусты. Оно двигалось ко мне!

В животе у меня леденило. Отсчитал: раз-два, три-четы-ре! Вскочил на ноги и понесся вдоль берега, перемахивая через кусты. Ветки стегали меня по лицу, я несся как сумасшедший, бежал, бежал и, только когда оступился и скулой пробороздил песок, сообразил, что могу так обежать остров и носом к носу столкнуться с ним.

Я заметался

по берегу, бросился к протоке. От черной воды пахнуло холодом. Это меня отрезвило.

Оно приближалось. Кусты трещали. Я бросился бежать. Оно выбралось из кустов и побежало за мной. Оно хрюкало и всхрипывало.

Впереди мелкий заливчик. В нем бьют ключи, дно глинистое, легко увязнуть. Я обогнул его. Так и есть. Оно чмокало в заливчике — застряло! Я повернул голову.

Из заливчика выбирался козел. Длинная борода мела по песку, шерсть — до колен. Козел всхрипывал и мотал головой. С его рогов свисала и извивалась бечевка, нога у него обмотана тряпкой. Козел бросился на меня. Я отпрыгнул в сторону. Он промахнулся и пробежал мимо. Я осмелел — наступил ногой на бечевку. Голова козла дернулась и пригнулась к земле. Козел замер. Ух, как зло блестел его глаз! Я покрепче ухватился за бечевку, натянул ее и в тот момент, когда он готовился прыгнуть на меня, изо всей силы дернул ее.

Козел задирал голову от боли, упирался и бороздил ногами песок. Вот, оказывается, кто вспахал берег на северном конце острова! Мстя ему за свою трусость, я пнул козла, поволок его к кустам и привязал к лозине. Козел лупил на меня глаза, всхрипывал и дергался.

«Что творится на этом острове?» — размышлял я, отмахиваясь от комаров. Удирая от козла, я вспотел и теперь отдувался. Щеки горели, пот пощипывал лицо.

Едва я успел отойти несколько» шагов, как козел сломал лозину, догнал меня и двинул рогом в бок. Я дал ему ногой — ботинки у меня крепкие — в морду, поймал его за бечевку и потащил обратно к кустам. Руки у меня тряслись от усталости. Веселенькая ночь!

Козел — от него воняло за версту — мне опротивел. Но избавиться от него было невозможно. Я прикручивал веревку к самым толстым лозинам. Козел, неустанно дергаясь, отрывался. Тащить его к тополям, сквозь кусты, за тридевять земель?.. Нет. Я выдохся окончательно. Пусть уходит, откуда пришел. Я его не звал.

Я подтащил козла к протоке и дал ему пинка. Козел ткнулся носом в воду. Я пнул его еще раз — в зад. Козел очутился по брюхо в воде.

— Иди… к-к козе… — сказал я и пригрозил ему кулаком.

Козел постоял, оглянулся, всхрипнул и пошлепал по отмели, удаляясь от острова.

— Стой, козя! Стой, говорят тебе!

Я обернулся на голос. В нескольких шагах от меня стоял Яшка Страмболя. На него было зябко смотреть. На Яшке только трусы. Одной рукой он отмахивался от комаров, другую сунул под мышки и трясся от холода. Еще бы! Я в фуфайке и то зябну.

— Ты откуда?

— Я с тобой… не разговариваю… Я козла… зову. Козя, стой! — тоненько выкрикнул Яшка. — Ты зачем его мучил?

Яшка, вздрагивая и почему-то икая, прошел мимо меня, ступая будто по битому стеклу, и полез в воду. Он догнал козла, взял его за рог, вывел на берег. Я подошел ближе.

Яшка присел на корточки, обняв козла за шею; тот мотал головой и переступал ногами. Яшка поднял на меня глаза, и тут козел наступил ему на ногу. Яшка ойкнул. Он так обессилел, что у него даже пропал голос.

— Все у тебя не как у людей. Пятница парнокопыный…

Яшка икнул.

— Ну и комарья здесь! — сказал я. — Чего ты к нему льнешь? К этому отродью? Он воняет, как сто конюшен!