Робинзонада Яшки Страмболя
Шрифт:
«Где-то теперь Яшка? — думал я. — Наверное, в степи, как заяц, один». Мне вспомнилось: жутковато и одиноко было ночью, когда я брел по степи.
Я понимал, что Яшка клянет себя «слабаком», казнится, обижен на весь белый свет и, может быть, сейчас смотрит в это же черное небо и думает: у него — у Яшки Чернова — нет ни одного настоящего друга.
…Я выздоровел, и мама вернулась на работу. Она геодезист, нынешним летом ведет съемку близ большого аула Кос-Истек. Мама приезжала домой только
Я отправился к Шпаковским. Братья сидели в тени сарая. По двору бродили голуби и куры. Мать Шпаковских вынесла миску проса, позвала: «Цып-цып-цып!» — сердито отшугнула забегавших вокруг голодных голубей, обозвала их «дармоедами» и ушла в дом. Рыжие братья, косясь на дом, отогнали пинками кур и заботливо наблюдали, как клюют голуби.
— Попробую найти Яшку, — сказал я Шпаковским.
Братья промолчали. Они просто не знали, что мне ответить. Младший сходил в дом, вышел с ведром — воды было на дне, — вылил остаток в корытце. Вокруг корытца затолпилась птица: голуби и куры лезли друг на друга. Он ушел, покачивая пустое ведро на пальце.
Вернулся с Шутей. Шутя присел на корточки и стал бросать камешки в подходивших близко кур. Звякнула щеколда ворот. Подходили Сашка Воронков, Толька, Валентин, Валерка, и в хвосте два чижика — эти всегда тут как тут.
Расселись в тени, вдоль стены сарая.
— Я для Страмболя палец о палец не ударю! — сказал старший Шпаковский. — Получается, мы перед ним извиняемся. Слишком велика честь. Сам вернется. Я вам говорил — пошлите с Димкой на Жаман-Жер меня. Я-то друга не предам! Я с Яшкой раззнакомился…
— Не горячись, — перебил я. — Шутя, а ты что скажешь?
Шутя пожал плечами и бросил камешком в курицу.
— Наверняка Страмболя забрался куда-нибудь подальше. Ты вот спрячешься в тальники — попробуй найди…
— У двух осокорей посмотри, Димка, — сказал мне Сашка. — Страмболя упрямый, когда обидится. Его не найдешь, если он сам не захочет. По-моему, он только к тебе и вылезет.
Ребята советовали мне смотреть у Четвертого колена, у Большого плеса, у Котла, на перекатах. Скорее не советовали, а гадали.
Я представил себе, как нахожу Яшку— вот он вылезает из кустов на мой голос, — и не почувствовал радости. Наша былая дружба треснула. Только я знал: Яшку сейчас бросать одного нельзя.
Мы молчали и кидали камешками в кур. Во дворе появился Сашка Жиганов. На прошлой неделе Сашка свалился с дерева и сломал ногу. Теперь у Сашки на левой ноге был сапог из гипса, довольно-таки грязный, потому что Сашка не сидел дома, а прыгал с рогаткой по улице и стрелял воробьев. Он знал все новости.
— Твой отец приехал из партии, — сказал мне Сашка. — На Жилянке прошли девятьсот шестьдесят
— Пусть посидит в тальниках!
— Нечего ходить его искать!
Никто меня не поддержал.
РАЗГОВОР С ОТЦОМ
Двери в дом распахнуты. На крыльце лежат пыльные отцовские сапоги. В сенях за столом сидит отец. Волосы у него после умывания мокрые, топорщатся. Он режет в тарелку помидоры. У отца темные круги под глазами, губы потрескались.
— Вижу, ты совсем здоров… Садись-ка рядом. Как живешь? Я ненадолго. Через два часа уезжаю.
Я рассказал ему о Яшкином побеге.
— Пойдешь его искать? Знаешь, где он?
— Так… догадываюсь…
— Сам не вернется?
— Нет. Он гордый. А ребята его крепко высекли. С ним даже не разговаривают.
— Что ж, разве они не правы? Бросил друга в степи!
— Там было не сладко, в степи. Устали — хоть ложись и умирай.
— Ты уже его простил?
Я видел: моя жалостливость сердит отца.
— Нечего его жалеть! Твоя жалость ему только во вред. Если не высечете его как следует, он еще и еще раз подведет! Вырастет из него слабый, дрянной человек. А кому в степи сладко? Какой из него геолог, врач, инженер? Какой из него защитник Родины? Если в стране растет такое слабое поколение, нет у такой страны защитников. Ну… а если он докажет, что слабинка была временная, отчего же не забыть конец вашего маршрута?
Отец вывел свой велосипед, и мы поехали купаться на речку. На обратном пути он остановился возле Яшкиного дома, сказал:
— Подожди меня.
О чем они говорили с Яшкиной матерью? У ворот прогудела машина. Отец вышел и сказал:
— Мы на базу. Оттуда прямо в степь.
Записку я матери оставил. Если не вернешься к ее приезду, чтобы не очень беспокоилась.
И я понял: отец одобрил мое намерение отыскать Яшку.
— Тебе по какой дороге? — спросил он.
— Загляну на Каргалку.
— Могу подвезти. Какой смысл таскать велосипед по тальникам? Рюкзак собрал? — Отец надвинул тюбетейку мне на глаза и усмехнулся.
…Отец высадил меня в том месте, где дорога, то и дело подбегавшая к Бутаку, резко сворачивала на северо-восток. Отсюда дорога шла в глубину степи к целинным совхозам. На горизонте желтела полоска хлебов ближнего совхоза имени Семилетки. Где-то у краешка хлебов, влево от дороги, пролегала едва приметная колея на Жилянку, на буровые.
— Спички взял? — спросил отец. — Возьми вот еще одну коробку. Спички никогда не лишнее.
«ЗИЛ» запылил дальше. Я поправил лямку рюкзака. В реденьких травах посвистывал ветер, плотный и горячий. В августе суховеи не устают, дуют беспрестанно.