Родина
Шрифт:
С Игорем Семеновым все обстояло гораздо сложнее. Правда, теперь парень уже не мечтает «убежать на бастион» но работе отдает только глаза да руки, а душой холоден.
Игорь повернул назад и опять зашагал вдоль подмытого глинистого берега реки, — и на него опять почему-то повеяло тревогой…
«Надо немедленно что-то делать! С Толей надо посоветоваться непременно!»
С первого дня, когда вместе со всеми птенцами артемовского «войска универсалов» Чувилев перешел в механический цех, его не оставляло сожаление о том, что Толя Сунцов стал работать в бригаде Тани Панковой. Последние дни ему даже не удавалось поговорить с Сунцовым: тот все чем-то был занят, куда-то исчезал.
Чувилев вздохнул и вдруг невдалеке увидел Толю… Друг стоял в тени старой кривой березы и как будто кого-то высматривал на дороге.
— Это я, Толя! — обрадованно крикнул Игорь.
— Да, я вижу, — сдержанно ответил Сунцов.
— Ты что тут? — подозрительно спросил Чувилев. — Ждешь кого-нибудь?
— Да, жду вот одного человека, — не глядя на него, ответил Сунцов и отошел в сторонку.
— Пожалуйста, я не навязываюсь, — обиделся Чувилев.
Сунцов досадливо отмахнулся в ответ, и вдруг лицо его осветилось радостью. Игорь глянул в ту сторону и даже вздрогнул от возмущения: по дороге шла Юля Шанина. Голубой шарфик, который развевался над ее головой, показался Игорю противным.
— На свидание пришел… понимаем! — гневно проговорил Игорь.
— Да ну тебя к черту с глупостями твоими! — тонким, совсем ребячьим голосом выкрикнул Толя и крупными шагами пошел навстречу Юле.
Не в силах больше смотреть на эту картину, Игорь круто повернулся и пошел обратно. Спустившись по тропинке поближе к воде, он присел на выступ и уныло загляделся на Тапынь. Он сидел, крепко стиснув руки на груди, и чувствовал себя одиноким и обиженным.
Невдалеке что-то мягко шлепнулось в воду, похожее на поплавок. Подняв голову, Игорь обнаружил в кустах Василия Зятьева.
— А, так это ты удишь, Василий!
— Я самый, — отозвался Зятьев.
— Наловил что-нибудь?
— Не-е, я вовсе не на ловитву вышел, а просто так, маленько на ветерке посидеть. Сам знаешь, в цехе-то у нас жарковато.
— Ну как, уже попривык?
— Попривык? — повторил Зятьев, и на щекастом лице его появилась многозначительная ухмылка. — Когда я впервой-то увидел, как в мартене сталь кипом кипит, будто горшок щей, я так и попятился: вдруг она выльется из печи — да прямо на нас!..
— Ну вот, чудак ты! — невольно рассмеялся Игорь.
— Во, во! — закивал Зятьев. — Нечпорук тоже сначала посмеялся надо мною, а после, когда сталь выпустили, он мне все устройство показал.
— Ну, ты, я вижу, всамделе уже попривык, Вася. Вон ты даже и подстригся «боксом».
— «Боксом» и в колхозе у нас умели подстригаться, а только, говорю тебе, жизнь здесь совсем не та…
Зятьев со вздохом взъерошил толстыми пальцами белобрысый хохол на макушке и начал рассказывать о своем колхозе:
— Зимой я в школе, а летом, конечно, отцу-матери помогал. Помощничал что надо: в прошлое лето четыреста трудодней выработал.
Рассказывая, Зятьев будто преобразился. Маленькие сизые глазки смотрели умно и весело, и каждая черта его мясистого лица выказывала смекалку, настойчивость, характер неторопливый, но основательный.
— В последние-то перед войной годы у нас в колхозе знаешь как люди жили? Без малого все дома новые поставили, сколько садов плодовых да ягодных завели… А уж про колхозные постройки что и говорить: их для областной газеты фотограф снимал! А в воскресенье бывало все разоденутся — и в клуб… У нас, брат, клуб был двухэтажный. Отец всегда говорил: «Есть, есть чем перед людьми погордиться!» Однажды, перед самой войной, сказал он мне: «Вот я в твои годы, сынок, всего на свете боялся, а ты без всякого страху можешь жить, и знай, сынок, одно — работай споро, от всей души, тогда все тебе в жизни прямо в руки пойдет…»
— Здорово он тебя учил.
— Здорово. Да только уплыло все… Отца, мать и колхоз наш словно я во сне только видел… и когда еще увижу-то? Была жизнь и пропала! А когда вернется, кто знает?
— Вернется. Прогоним фашистов — и все вернется. У тебя клюет!
— У-у, какого красноперыша вытащил! — вскинулся вдруг Зятьев, раскачивая в воздухе удилище с трепещущей на нем рыбкой. — Гляди, окунишко попался! А до этого вон, гляди, язенка выловил. Язь, в сметане зажаренный, — знаешь, какая это пища, не здешней столовой чета!
— Я как-то пробовал порыбачить здесь, но у меня почему-то ничего не вышло, — признался Игорь.
— А ты где ловил? Надо выше завода рыбу искать: рыба машинного духа боится. Ты всегда здесь устраивайся, это местечко ловливое! — Зятьев посопел и со вздохом произнес: — С завтрашнего дня придется мне всю неделю не рыбачить: с утра будем сталь варить, будь она неладна!
— Это за что ж «будь она неладна»? — спросил Игорь.
— А что хорошего? — буркнул Зятьев, закидывая удочку. — Я пашню люблю, косовицу люблю и когда хлеб молотят. Зимой в лес ездить на делянку!
Игорю еще хотелось продолжать разговор и поспорить, но подошел Сережа Возчий и еще кто-то из мальчишек, и беседовать так душевно, как это любил Игорь, уже не пришлось. Сережа чему-то ехидно улыбался.
— Словил! — шепнул он Игорю. — Тольку Сунцова словил. Идет рядышком с этой… С Юлечкой… Фу, не могу!
— Что там еще? — строго оборвал Игорь. — Всюду тебе потеха!
— Да чего ты окрысился? — недоумевал Сережа, идя за ним следом. — Ну, видел я их, и рассмешило меня: Толька стал кавалер!
— И пусть его, меня это не интересует! — и Чувилев ускорил шаг.
Досадуя на себя, Чувилев как бы со стороны видел свою широкоплечую коротконогую фигуру, неловкую, враскачку, походку, гимнастерку, что сидит на нем всегда коробом. Сейчас ему не хватало Толи Сунцова.
Высокий, уже по-взрослому стройный, Сунцов своей спокойной, иногда чуть надменной улыбкой словно показывал Игорю, какими должны быть уверенность в себе и понимание того, что происходит кругом. Но вот его-то теперь на месте и не найдешь: разгуливает он с этой Юлечкой, — как она противна Чувилеву!