Родина
Шрифт:
Мирная севастопольская жизнь как сладостное видение пронеслась перед Игорем Семеновым.
— Был у нас на Ленинской улице один такой Кешка… — заговорил он, мечтательно усмехаясь, — Этот Кешка всех бил, как хотел, и все мы, ребята, его боялись ужасно… Потом мы присмотрелись, как он дерется, и однажды так его вздули, что он долго на улицу даже ухо боялся высунуть!.. А потом тихий стал!
— Вот видишь, мал ваш Кешка, а и с ним повозиться пришлось. Вот ты и поразмысли, как военный человек: в этакой колоссальной войне, в которой нам приходится кипеть, мы не только ведь силой, но и военным опытом победы добиваемся. Считай-ка, мы уже большие битвы выиграли… Ну?
— Москва… — сказал Игорь Семенов и, загнув большой палец, вопросительно взглянул на Пластунова.
— Ленинград, — сказал Дмитрий Никитич и мягко пригнул к ладони указательный палец Семенова. — Ленинград не пустил немца. Третья — Севастополь… Да, Игорь, это так. Враг захватил на время его руины ценою тысяч своих трупов, и весь мир увидел, как умеют драться советские воины. А теперь ты учись терпению, товарищ Семенов, и будь уверен: придет день, и мы так грянем на врага, что фашисты покатятся, будто камни с горы. И будь уверен: все, что наше, вернем, все города, села, всю землю до последней травинки!.. Севастополь мы долго обороняли, а возьмем мы его гораздо быстрее, — в этом-то я убежден! А тебе, севастополец, советую: утвердись на этом, наберись терпения и будь крепким, заводским человеком!..
Парторг вдруг наклонился и погладил руку Игоря своей горячей и плотной ладонью.
— Ничего не попишешь, товарищ Семенов, жизнь нас торопит скорее взрослеть! Ну, кончим пока на этом пожелании, согласен?
— Согласен, — весь загорелся Игорь Семенов.
Укладываясь спать, Чувилев спросил его:
— Ну как, с Пластуновым поговорили?
— Да.
— Гаси огонь, — сказал Чувилев и накрылся одеялом с головой.
Севастополец лежал, вытянувшись на узенькой койке, и не мог заснуть.
Лунный свет широкой полосой вливался в распахнутое окно. Знакомая береза глядела на Игоря Семенова, теперь молчаливая, застывшая, как ветвистое серебряное изваяние, рожденное тишиной и сиянием ночи. Но сердце Игоря бурно стучало, а кровь горячо билась в висках. Ныла грудь, в голове проносились мысли, быстрые, как искры, которые он не мог поймать.
— Не спишь? — шепотом спросил Чувилев.
Тут севастополец рассказал «по порядку», как прошла его беседа с парторгом.
— Тебе не жарко? — спросил Чувилев.
— Жарковато.
— Давай вылезем в окно!
— Давай!
Они бесшумно, как тени, перелезли через низенький подоконник и соскочили на темную полянку под березой.
— Что? Говорил я, что Пластунов тебя примет, — и вот, принял! — торжествовал Чувилев. — Да еще смотри, как он сказал: «Выйдет из тебя крепкий, заводской человек!..» Видишь, как он доверяет тебе!
— Мне всегда все доверяли! — гордо произнес севастополец.
— И ты всегда слово держал? — вопросительно промолвил Чувилев.
Севастополец вдруг обиделся:
— Это ты в каком смысле? Сомневаешься? Если бы ты с Максимом Кузенко мог познакомиться, он бы тебе рассказал, как я слово держу!
— Эка ты! Да разве я…
— И здесь, на заводе, я ничего не завалю, не воображай! Ты меня еще мало знаешь, вот что!
— Стой… С чего ты так расстроился? Я как раз это самое и думал… Уж скажу тебе напрямки: я о тебе так и думал!
Чувилев помолчал и добавил тихим и настойчивым голосом:
— А мы ведь и из-за тебя опозорились…
И Чувилев торопливо рассказал, как с первых минут встречи он начал сочувствовать севастопольцу и как потом все боялся огорчить его замечаниями по работе. Игорь Семенов сидел молча, и только его короткие, тихие вздохи показывали, как сосредоточенно вслушивался он в каждое слово товарища.
— Да! — глубоко вздохнул он. — Теперь уж ты меня… брось жалеть, а лучше надейся на меня!
— Вот и здорово! — обрадовался Чувилев и предложил: — А ну, полезем спать!
— Есть.
Как заговорщики, они бесшумно перелезли в комнату.
Растянувшись на постели, Игорь Семенов хотел было еще что-то сказать, но сон прикрыл его широким и теплым крылом.
Утром Чувилев заметил, что у Игоря на работе было такое выражение лица, будто он, оглядывая свой токарный станок, что-то выпытывал у него, как у живого.
— Ты что? — как ни в чем не бывало, спросил Чувилев.
— Да вот я думаю, в чем тут штука… как бы скорей научиться работать… ну вот, как ты… — с озабоченным лицом ответил Игорь Семенов.
— Обыкновенное дело, — сказал Чувилев почти равнодушным тоном.
Он остановил станок и подошел к товарищу.
— Значит, так… — начал он. — Берешься ты за работу в общем правильно, только вот сил не жалеешь…
— А зачем же их жалеть, если я работаю?
— Эге-ге… Да ведь их надо на весь день распределить и работать так ровно, чтобы и к концу смены не выдыхаться. Ну вот, смотри. Ты, чтобы рычаг повернуть, налегаешь на него, вот этак… у тебя и грудь, и плечи, и локти — все в ходу, все утомляется. А надо браться легче, вот так… Смотри! — И Чувилев свободным движением руки, чуть шевельнув плечом, повернул рычаг. — А как ты деталь снимаешь?.. А ну, сними, сними… Ой, можно же лучше снять! Гляди!
Чувилев опять тем же экономно-мягким движением снял деталь. Он еще кое-что показал своему ученику, и каждое движение бригадира казалось севастопольцу удивительно красивым и разумным.
— Ты учишь, как Максим Кузенко меня стрелять учил, — вспомнил Игорь Семенов.
— Да ну-у?! — вдруг хохотнул Игорь. — Вот новость-то сказал!
— С чего ты развеселился, бригадир? — спросил, подходя, Артем Сбоев.
Его острые глаза сразу заметили что-то хорошее на чувилевском участке. Чувилев передал ему слова севастопольца.