Родовое проклятие
Шрифт:
Целая конюшня лошадей производила для этой горы достаточно материала, и теперь пришло время заняться побочным продуктом коневодства – если прибегнуть к столь изящному эвфемизму. А самые умные и просвещенные в экологическом плане не только «занимались» этим побочным продуктом, но и использовали его на полях и огородах.
В обычный день Мира рассуждала бы об этом в одобрительном ключе. В такие дни, когда она не была зла на весь мир. И когда с неба не лил дождь как из ведра.
Навоз, если с ним правильно обращаться, превращается в компост. А компост обогащает почву. Вот почему Фин с Бойлом отвели для этого специальное место, причем подальше от конюшни, чтобы не слышать запаха.
Дойдя до Дерьмовой горы, Мира обнаружила, что забыла айпод и наушники, и выругалась. Даже музыкой не отвлечешься.
Оставалось лишь, ворча себе под нос, снять с кучи старые мешки из-под корма и методично переворачивать вилами ее содержимое.
Чтобы получить настоящий компост, нужна высокая температура – она убивает семена сорняков, всяких паразитов и превращает навоз в прекрасное удобрение. Эту работу Мира делала миллион раз и сейчас действовала не задумываясь, добавляя удобрение, ускоряющее разложение навоза, перемещая наружные слои к середине, в самое тепло, делая вторую кучу и протыкая ее шестом для циркуляции воздуха.
Хорошо, хоть шланг разматывать не придется – всю работу по смачиванию этого дерьмового месива сделает дождь.
Дерьмовое месиво, подумала она, продолжая вкалывать. Именно так следует назвать ситуацию, в которую втянул их обоих Коннор.
Зачем понадобилось приплетать любовь? Любовь, обещания, разглагольствования о будущем, о семье, о том, что это навсегда? Разве им без этого было плохо? Мало им было секса, дружбы, времяпровождения?
А теперь он произнес все эти слова, причем многие из них – по-ирландски. И это была намеренная тактика, подумала она, орудуя лопатой и вилами. Нацеленная на то, чтобы выкрутить ей руки. Чтобы она вздохнула и сдалась.
Коннор сделал ее слабой – сделал, сделал! – и теперь она не знает, как с этой слабостью справиться. Слабость – это враг, а он этого врага напустил на нее. И больше того – поверг ее в страх.
Но ведь она сама это все начала, разве нет? Ох-ох-ох, винить за ситуацию надо только себя. За ситуацию и за то, как она пагубно отразится на всем.
Она первая его поцеловала, спорить не приходится. Она затащила его в постель и разом изменила их прежние отношения.
Коннор – романтик, это ей тоже было известно. Но, зная, как он порхает от одной бабы к другой, она не ожидала от него признания в любви.
У них и так забот полон рот, а тут… Времени до Дня Всех Святых остается все меньше, а что-то пока не слышно, чтобы у них был выработан четкий и ясный план действий.
Оптимизм Коннора, решимость Брэнны, внутренняя ярость Фина, убежденность Айоны. Все это есть. И еще их с Бойлом преданность.
Но из этого не сошьешь стратегии и тактики действий против сил зла.
И вместо того чтобы сосредоточиться на выработке этой стратегии и тактики, Коннор О’Дуайер занят тем, что рассказывает ей, что она для него свет в окошке, любовь всей его жизни.
И все это – по-ирландски. По-ирландски и параллельно со всеми невероятными чудесами, что он творил с ее телом.
И разве наутро, когда они пробудились от своего странного сна, он не смотрел на нее в упор и не говорил прямым текстом, что любит?
«Еще усмехался!» – подумала Мира и закипела с новой силой. Как будто перевернуть ее жизнь вверх тормашками – очень забавная, милая шутка.
Надо было сразу вышвырнуть его из кровати, пусть бы на пол шлепнулся! Вот что надо было сделать.
Ну ничего, она разберется, Бог свидетель. Потому что не родился еще тот человек, из-за которого Мира Куинн даст слабину. Или испугается. Или позволит вертеть своим сердцем и вытягивать из нее обещания, которые она заведомо не станет выполнять.
Она не позволит себе сделаться мягкой и глупой, как ее мать. И беспомощной, неспособной о себе позаботиться. Опозоренной и оплакивающей предательство, обрушившееся на нее как удар обухом по голове.
Более того – и хуже того, – она не позволит себе стать беспечной и эгоистичной, каким был ее отец. Человек, дававший обещания и даже державший их, пока все шло гладко. Но с легкостью нарушавший их при первых же ухабах на жизненном пути, тем самым разбивая сердца своих близких.
Нет, ничьей женой она не будет, никому не станет обузой, никому не разобьет сердца. Особенно Коннору О’Дуайеру.
Потому что, Бог свидетель, этого человека она слишком любит.
Мира поняла, что сейчас расплачется, и со злостью сглотнула слезы.
Это все временно, сказала она себе, вновь застилая компостную кучу пустыми мешками. Сердце не может так долго гореть огнем.
И никто не может этот огонь выдерживать продолжительное время.
Скоро она снова станет собой, равно как и Коннор. А все, что было, останется одним из этих странных сновидений, которые то ли сны, то ли не сны…
Мира сказала себе, что ей уже легче, что физический труд пошел ей на пользу. Сейчас она вернется на конюшню и со всеми помирится, а в первую очередь – с Миком.
– Ты свое послушание исполнила, – произнесла она вслух, шагнула назад и развернулась.
И увидела, как ей улыбается отец.
– Вот ты где, моя принцесса.
– Что?
В ветвях тутовника пела какая-то пичуга, а розы цвели ярко, как в сказке. Мира обожала эти цветники, их краски и ароматы, голоса птиц, пение фонтана: прекрасная дева держит на плече кувшин, из которого вода льется в круглый бассейн.
И обожала уединенные уголки и тенистые беседки, где можно было скрыться от родни, если вдруг захочется побыть одной.
– Опять витаешь в облаках – даже не слышала, как я тебя зову. – Он засмеялся, и заразительные раскаты его смеха вызвали у нее улыбку, хоть на глаза и навернулись слезы.
– Ты – и здесь? Это невозможно!
– Имеет человек право взять выходной, чтобы повидаться со своей принцессой? – Продолжая улыбаться, он постучал указательным пальцем по крылу носа. – Недалек тот день, когда вокруг тебя начнут увиваться все окрестные парни и для отца у тебя времени совсем не останется.