Роковые иллюзии

Царев Олег Иванович

Его биографические данные говорят о том, что Бёрджесс родился в 1911 году в семье кадрового морского офицера; после смерти отца, наступившей в 1925 году, мать снова вышла замуж. Ее вторым мужем был отставной армейский полковник по имени Джон Реталлак Бассет, который азартно играл на скачках и в случае выигрыша щедро одаривал пасынка, быстро сообразившего, каким образом можно манипулировать взрослыми в своих интересах. Бёрджесс заслужил репутацию не по летам начитанного и смышленого ученика в Итоне, который все еще пользовался славой самой знаменитой британской школы-интерната, когда его мать решила, что он должен завершить свое образование в Дартмутском военно-морском училище. Впоследствии он сказал в КГБ с присущим ему отсутствием скромности, что он считал себя «слишком умным», чтобы служить на флоте. Пожаловавшись на ухудшение зрения, он добился отчисления из Дартмутского училища и возвратился в Итон. Оттуда в 1930 году он перешел в Кембриджский университет, затаив глубокую злобу на правящую элиту Итона, которая отказалась избрать такого скандально известного сексуального извращенца в общество школьных старост, известное под названием «Поп». В Тринити-колледже Бёрджесс занимался историей и сдал с отличием первую часть экзаменов, хотя три года спустя провалил испытания, и сочувствующему ему наставнику колледжа пришлось, чтобы «спасти престиж», раздобыть ему справку о болезни. Получение «утешительной» степени не давало ему отличий, но позволяло продолжить университетское образование в качестве аспиранта, занимавшегося исследовательской работой, и одновременно

оплачиваемого методиста по истории [462] .

462

Автобиографические заметки в деле Бёрджесса № 83792, т. 1, с. 8, АСВРР. Другие подробности относительно начала карьеры Бёрджесса взяты из целого ряда опубликованных источников, как об этом говорится в «Mask of Treachery», включая несколько сомнительный рассказ самого Бёрджесса своему другу Тому Драйбергу в Москве, который был опубликован под заголовком: «Guy Burgess: A Portrait with Background», Weidenfeld and Nicolson, London, 1956.

Бёрджесс был неуправляемым интеллектуалом, который растрачивал свои блестящие умственные способности на злоупотребление алкоголем и страстную приверженность левым политическим взглядам. Еще будучи студентом первого курса, он стал членом одной из подпольных коммунистических ячеек в Тринити. Марксизм имел особенно мощное влияние в «Обществе Апостолов», полусекретном братстве интеллектуалов, которое приняло Бёрджесса в свои ряды в 1932 году [463] . Прием его в члены устроил Энтони Блант, его гомосексуальный любовник, который был четырьмя годами старше и в то время занимался в Тринити исследованиями в области истории искусства, что в будущем вознесло его к вершинам этой профессии. Блант принадлежал к первому марксистскому поколению «Апостолов», включавшему Денниса Проктора, Алистера Уотсона, Хью Сайке-Дэвиса и Ричарда Ллуаллин-Дэвиса. Бёрджесс был необыкновенно пламенным новообращенным. Лорд Ротшильд, который также вскоре вступил в «Общество», сетовал на то, что, если только присутствует Бёрджесс, «мы без конца говорим о коммунизме, а это довольно скучно» [464] .

463

Полностью документированное описание «Апостолов», переход членов этого общества к марксистским убеждениям и список членов см. Costello, «Mask of Treachery», pp. 186–190.

464

Недатированное письмо Виктора Ротшильда Мэйнарду Кейнсу содержится в досье за 1933 год. Keynes Papers, King's College Archives, Cambridge.

Бёрджесс бросился в объятия более полнокровного марксизма, чем чисто интеллектуальное теоретизирование, привлекавшее его близкого друга Бланта; с его стороны это была подлинная идеологическая перемена убеждений, а не обращение к коммунизму как к символу новомодной приверженности левым взглядам. Как историк, Бёрджесс утверждал, что подверг глубокому изучению труды Маркса, Энгельса, Ленина и Сталина. Он любил продемонстрировать свое знание теории диалектического материализма, приводя цитаты из текстов, что производило впечатление как на Орлова, так и на Дейча.

Хотя Блант пользовался марксистскими аналогиями в своих острых критических статьях на страницах журнала «Спектейтор», его собственное идеологическое преобразование происходило более анемично и шло скорее от ума, чем от сердца. «События, происходившие в Германии, стали доходить до сознания такого изоляциониста, как я, и я смутно начал сознавать, что мое положение не было вполне удовлетворительным», — объяснял Блант в автобиографии, написанной для НКВД в 1943 году:

«Когда я вновь приехал в Кембридж в октябре (1933 г.), обстановка изменилась. Я заметил, что постоянно связан с членами коммунистической партии, взгляды которых полностью отличаются от моих. Сначала я не делал никаких выводов, но постепенно я почувствовал, что… их взгляды на те предметы, в которых я разбирался, как, например, история, история искусства, не только представляли для меня интерес, но давали направление для истинного понимания предмета с научной точки зрения. Это чувство постепенно росло во мне также благодаря влиянию Бёрджесса, Клугмана, Джона Корнфорда и других, принадлежащих к этой группе. В конце концов я полностью убедился в правильности марксистского подхода к истории и другим знакомым для меня предметам.

Коммунисты считали, что я безнадежный человек. Это впечатление частично создавалось после того, как я начал выполнять нашу работу и пытался выполнить довольно трудную задачу: создавать такое впечатление, что я не разделяю взглядов левого крыла, и, с другой стороны, находиться в самом тесном контакте со всеми студентами левого крыла для того, чтобы подбирать нужных нам людей» [465] .

Как показывают архивы НКВД, Блант признавал, что был склонен скорее скрывать, чем выставлять напоказ свой коммунизм. Бёрджесс же, напротив, нес свою принадлежность к коммунизму как знамя, чтобы показать, насколько далеко отошел — и идеологически, и духовно — от класса буржуазии, выходцем из которого он был. Ведя богемный образ жизни, одеваясь неряшливо, злоупотребляя алкоголем и наслаждаясь гомосексуальными приключениями, Бёрджесс к последнему году своей учебы приобрел в Кембридже известность как возмутительным поведением, так и своими политическими убеждениями. В дневное время он проповедовал доктрины коммунизма, а ночью ложился в постель с кем попало — будь то преподаватель, студент, официант из столовой колледжа или приказчик из городской лавки. Своим более сдержанным гомосексуальным друзьям он рекомендовал секс с «грубой клиентурой» в качестве средства, позволяющего ослабить буржуазные запреты. Поэтому на Бёрджесса едва ли пал бы выбор советской разведки, которая ценила в агентах самодисциплину, преданность и умение скрывать свои взгляды. Не случайно Филби указал имя Гая последним в своем списке, подозревая, что его друг слишком яркая и неугомонная личность, чтобы тайно работать на «антифашистское» подполье. Бёрджесс вообще оказался в этом списке лишь благодаря своему умению очаровывать и твердой преданности коммунизму. Эти качества, должно быть, произвели впечатление и на Орлова, поскольку его досье в НКВД содержит указание, что он обсуждал кандидатуру Бёрджесса как потенциального агента еще в августе 1934 года, когда вернулся в Москву, изучив ситуацию в лондонской резидентуре. Тогда он порекомендовал обратиться к Бёрджессу во время посещения им Советского Союза с группой из Кембриджа. «Проверка через наш второй отдел показала, что он уже уехал из страны, вследствие чего было решено побеседовать с ним на острове» — так на жаргоне НКВД называли Англию [466] . К моменту возвращения Орлова в Лондон в сентябре Маклейн уже находился на первом этапе процесса вербовки, и вопрос о том, начать ли серьезную разработку Бёрджесса, возник лишь несколько месяцев спустя. Как вспоминал Филби в своей автобиографии для КГБ, в конце 1934 года он присутствовал на встрече, во время которой его взгляды на пригодность Бёрджесса были детально обсуждены с Орг ловым и Дейчем. Судя по рассказу Филби, «Орлов был чрезвычайно твердым человеком, и, честно говоря, я не знал, что делать, потому что был новичок в этом деле». По словам Филби, Орлов считал, что Бёрджесс мог бы быть полезен, и поручил Филби обдумать, как лучше прозондировать его [467] . Советская разведслужба обнаружила, что

гомосексуалистов можно использовать в качестве ценных источников информации, поскольку под угрозой сурового уголовного наказания им приходится часть своей жизни держать в тайне. Страх того, что эта особеннось их поведения раскроется, был столь силен у гомосексуалистов, работающих в правительственных учреждениях западных государств, что вступление с ними в контакт редко могло навлечь опасность, даже если советское предложение было отвергнуто. «Советская разведка достигла значительных успехов в среде иностранных дипломатов, имеющих склонность к гомосексуальным извращениям», — писал Орлов в своем «Пособии», отмечая, что большой процент гомосексуалистов в западных дипломатических службах позволял советской разведке «широко пользоваться этими неустойчивыми индивидуумами». Обнаружилось, что гомосексуалисты могли без труда заводить разговор на предмет вербовки с другими сотрудниками дипкорпуса, причем «с поразительным успехом». Страх разоблачения означал, что, даже если такие дипломаты отказывались сотрудничать, они никогда не доносили на своих вербовщиков властям. «Советские офицеры разведки поражались чувству взаимного уважения и подлинной лояльности среди гомосексуалистов», — писал Орлов [468] . Поэтому, хотя Бёрджесс, возможно, никогда и не стал бы дипломатом, Орлов мог предположить, что такой распутный выпускник Кембриджа все же проникнет в секретную сеть гомосексуалистов на Уайтхолле. Пока Орлов и Дейч обсуждали все «за» и «против» вербовки седьмого человека из списка Филби, Бёрджесс, опередив события, форсировал решение этого вопроса в свойственной одному ему манере.

465

Автобиография, написанная Блантом в 1943 году, в деле Бланта № 83895, т. 1, с. 231–238, АСВРР.

466

См. письмо Орлова от 16 июля 1935 г, в котором он рассеивает понятное недоумение, возникшее у Центра относительно личности «Мэдхен»: «Вы проявили интерес к «Мэдхен» еще во время моего последнего посещения нашего города [Москва; Орлов после краткого пребывания в Лондоне в июле 1934 г. возвратился домой в отпуск]. Я тогда сообщил вам, что он [Бёрджесс] приезжает в нашу страну в качестве туриста и что он является другом секретаря [премьер] министра Болдуина [Денниса Проктора]. Как показала проверка через наш второй отдел, он уже уехал из нашей страны, поэтому было решено вступить с ним в контакт на Острове [Британия]». Дело Орлова № 32476, т. 3, с. 120, АСВРР.

Вышеупомянутое сообщение означает, что Орлов сообщил о Бёрд-жессе как о потенциальном кандидате, когда находился в Москве в августе 1934 года, о чем Центр, очевидно, забыл. Это дает основания предполагать, что сообщение Орлова было сделано им устно начальнику Иностранного отдела и не было зарегистрировано.

467

Интервью К. Филби Г. А. Боровику^ 1985 год.

468

Orlov. «Handbook», p. 16.

Бёрджесс и Маклейн были близкими друзьями; некоторые даже подозревали, что Гай, верный себе, соблазнил Дональда, который сам впоследствии признался, что участвовал в гомосексуальных приключениях. Спали ли они вместе или нет, но они были близкими товарищами по подпольной коммунистической ячейке. Поэтому, когда Маклейн, послушно следуя наставлениям Дейча, попытался разорвать все связи с партийной ячейкой, он обнаружил, что невозможно отделаться от Бёрджесса.

«Если уж Гай решил добиться чего-либо, нет никакой силы ни на небе, ни на земле, которая могла бы его остановить», — отмечал Филби, вспоминая, как Бёрджесс допекал Маклейна своими вопросами. В то время он высказывал Дейчу свое опасение, что Гай так просто не отстанет от Маклейна, отказываясь смириться с тем, что его кембриджский приятель взял да и перестал быть коммунистом [469] . «Это просто невозможно. Я тебе не верю», — настойчиво повторял Бёрджесс. Ему в конце концов удалось сломить сопротивление своего друга, и Маклейн признался, что он по-прежнему продолжает работать для партии, но в ином качестве. При этом, однако, ему пришлось объяснить Бёрджессу, почему ему необходимо сделать вид, что он порвал с коммунизмом. Это поставило Дейча и Орлова перед сложной дилеммой. Открывшись перед Бёрджессом, Маклейн сделал себя заложником его способности хранить молчание и создал потенциально опасную ситуацию для зарождающейся кембриджской сети, поскольку, по словам Филби, Бёрджесс был не только несносным дитятей, но и неисправимым болтуном.

469

Интервью К. Филби Г, А. Боровику, 1985 год.

Встревоженный возможностью того, что Бёрджесс способен нечаянно выдать своего друга, Филби поделился с Дейчем опасениями, что Гай не сможет устоять перед искушением поделиться секретом с приятелями и рассказать им, чем на самом деле занимается Маклейн: что, хотя он и отрицает это, Дональд по-прежнему является коммунистом. Получив сообщение Дейча, Орлов решил, что теперь у них нет иного выбора, кроме как включить Бёрджесса в свою «нелегальную» сеть, чтобы заставить его держать язык за зубами.

В конце декабря 1934 года Маклейн по просьбе Дейча организовал ему встречу с Бёрджессом, чтобы «прозондировать» его. Бёрджесс был удивлен и польщен этим предложением. Любовь к интриге заставила Бёрджесса сразу же ухватиться за представившийся случай присоединиться к своему другу Маклейну в «союзе трех», которым было предложено тайно работать для дела революции. Маклейн вспоминал, как засветилось радостью лицо его друга на встрече с Дейчем, когда он торжественно заявил, что «сочтет это честью и готов пожертвовать всем во имя дела» [470] .

470

Недатированное сообщение Дейча Центру. Дело Бёрджесса № 83792, т. 1, с. 10, АСВРР. Еще одной причиной, заставившей Орлова и Дейча завербовать Бёрджесса, было стремление предупредить его болтовню. Они надеялись, что, став членом сети, он почувствует большую ответственность за свои слова и поступки.

Присвоением Орловым и Дейчем Бёрджессу псевдонима «Мэдхен» [ «Девочка»] окончательно утвердилась его вербовка в качестве «третьего человека» кембриджской сети, которая, как подтверждают архивы НКВД, в течение последующих двух лет оставалась тесно сплоченной группой в составе трех человек. Архивы показывают также, что Орлов, возможно, никогда не ввел бы Бёрджесса в свою сеть, если бы не бракованные пленки, на которые были пересняты отчеты, в целях безопасности пересылавшиеся непроявленными в Москву. Эта проблема продолжала осложнять связь с Центром до конца января 1935 года, и, поскольку связь его «нелегальной» резидентуры с Москвой была таким образом всерьез выведена из строя, Орлов принял самостоятельное решение завербовать Бёрджесса.

Когда новый псевдоним «Мэдхен» появился без предупреждения в январском отчете Орлова, Центр отреагировал на это удивлением и неудовольствием. Мало того, что Центр вообще не давал разрешения на прямой контакт с Бёрджессом, но и, поскольку первые три члена кембриджской сети были близкими друзьями, это явилось серьезным нарушением требований конспирации, согласно которым агенты не должны были знать друг о друге. Обеспокоенная Москва поспешила направить в Лондон выговор, приказав Орлову остановить вербовку Бёрджесса [471] .

471

Центр — Орлову, 7 июля 1935 г. Дело Орлова № 32476, т. 4, с. 51, АСВРР.