Романовы
Шрифт:
Возможно, император ощущал перенапряжение сил страны: к концу царствования он желал продолжать преобразования таким образом, «дабы народ чрез то облегчение иметь мог». Однако курс на модернизацию «служилого» государства при сохранении сложившихся социальных отношений не изменился. Пётр издал указ о «непринуждении рабов к браку», публично осуждал произвол помещиков, продававших крестьян «врознь», что, однако, нисколько не мешало подобной торговле. Но колебаний по поводу выбранных им цели и средств у царя, кажется, не было. Завершение переписи совпало с введением паспортной системы и устройством «вечных квартир» для полков регулярной армии. Предусматривалось создание настоящих «военных поселений» — слобод с типовыми, по-ротно поставленными избами, полковым хозяйством, рабочим скотом и даже женитьбой солдат на местных крестьянках, которых в интересах армии предполагалось
В январе 1725 года послы России в европейских странах получили императорский манифест (он не вошёл в официальное Полное собрание законов Российской империи), предписывавший им немедленно объявить царскую волю: «...Дабы всяких художеств мастеровые люди ехали из других государств в наш российский империум» с правом свободного выезда и разрешением беспошлинной торговли своей продукцией в течение нескольких лет. Государство обязалось предоставить прибывавшим квартиры, «вспоможение» из казны, свободу от постоя и других «служб». Похоже, государь, как в начале своего царствования, хотел организовать очередную «волну» иммигрантов, чтобы дать новый импульс преобразованиям в экономике.
Сохранившиеся в записных книжках Петра намётки предусматривали дальнейшую регламентацию новых порядков: «Уложение слушать», для служилых ввести единые сроки (в декабре) производства в чины, а «мужикам зделать какой малинкой регул и читать по церквам для вразумления».
Последние изданные именные указы Петра конца 1724-го — начала 1725 года — о чиновничьем жалованье, скорейшем сборе подушных денег на гвардию, продаже товаров в Петербурге по ценам, аналогичным московским, расположении к 1 марта полков на новых квартирах — свидетельствуют о неизменности избранного курса государственного строительства. Уже был подготовлен новый свод законов, который в разделе гражданского права («О содержании добрых порядков и о владении собственностью») провозглашал формулу крепостной зависимости: «Все старинные крепостные люди и по вотчинам и поместьям и по иным всяким крепостям люди и крестьяня вотчинником своим крепки и в таком исчислении, как о недвижимом имении положено». В манифесте, которым надлежало объявить введение нового Уложения, говорилось, что подданные «будут мирны, безмятежны и смирении» и каждый может «благочестно пребывать» и «познавать» своё звание. Российская модернизация, проводимая рабами регулярного государства, неуклонно сворачивала на казённо-крепостнический путь.
Но и перед несгибаемым самодержцем встал неизбежный вопрос: кому передать дело своей жизни? По воле царя Россия в 1718 году присягнула новому наследнику — его сыну Петру Петровичу. Но в апреле 1719 года тот неожиданно умер, и четырёхлетний сын казнённого Алексея стал наиболее вероятным кандидатом на престол и объектом политических интриг: за ним начали пристально наблюдать иностранные дипломаты. После долгих колебаний Пётр I утвердил в феврале 1722 года первый в российской политической традиции закон о престолонаследии. Но этот важнейший правовой акт по сути провозглашал беззаконие — право монарха назначать наследника по своему усмотрению и отменять уже состоявшееся назначение по причине «непотребства» кандидата: «Понеже всем ведомо есть, какою авессаломскою злостию надмен был сын наш Алексей и что не раскаянием его оное намерение, но милостью Божиею всему нашему отечеству пресеклось, а сие не для чего иного у него взросло, токмо от обычая старого, что большему сыну наследство давали... чего для заблагорассудили сей устав учинить, дабы сие было всегда в воле Правительствующего государя, кому оной хочет, тому и определит наследство, дабы дети и потомки не впали в такую злость, как выше писано, имея узду на себе».
Вслед за столь революционным актом царь издал распоряжение о присяге будущему — неназванному — наследнику. Порядок престолонаследия — незыблемая основа любой монархии. Но по петровскому закону выходило, что претендовать на власть могли все возможные кандидаты: дочери государя Анна и Елизавета; его внук и полный тёзка «великий князь Пётр Алексеевич», а также невестка Петра, вдова его брата Ивана царица Прасковья Фёдоровна и её дочери Екатерина, Анна и Прасковья. За спинами кандидатов на престол складывались «партии», членам которых воцарение поддерживаемого ими претендента сулило титулы, чины, ордена, земельные пожалования, что и стало залогом длительной нестабильности.
Единственным мужчиной среди претендентов был семилетний царевич Пётр, на которого дед не рассчитывал. В итоге он выбрал в преемницы любимую Катеринушку. В ноябре 1723
Царь так и не смог решить, на ком из потенциальных наследников остановить выбор. Его старшая дочь была в 1724 году обручена с голштинским герцогом Карлом Фридрихом. По условиям брачного договора Анна и её муж отрекались от прав на российскую корону; однако документ содержал секретную статью, согласно которой Пётр имел право провозгласить своим наследником сына от этого брака, появления которого на свет ещё надо было дожидаться.
Царь медлил с принятием решений о наследнике и о судьбе своих ближайших слуг. Даже умирая (царь страдал мочекаменной болезнью, приведшей к заражению крови) в январе 1725 года, он не отдал никаких распоряжений. Сам он не думал о скором конце: был полон планов, готовился после лечения и отдыха отправиться в Ригу и уже назначил с марта пятницу приёмным днём по сенатским делам. Вплоть до 25-го числа Пётр был способен заниматься делами: «записная книга» кабинет-секретаря Макарова фиксирует собственноручные петровские «пометы» о выдаче денег из Кабинета. В этот день врачи решились на операцию, принесшую лишь кратковременное облегчение. Состояние больного стало внушать опасения: от страшных болей Пётр «неумолчно кричал, и тот крик далеко слышен был».
Он скончался около пяти часов утра 28 января на втором этаже своего Зимнего дворца. Возможно, умиравший пытался в последний раз подчинить события своей воле — но на это у него уже не было сил, а ни сторонники его жены Екатерины, ни приверженцы его внука Петра не были заинтересованы в том, чтобы он назвал имя наследника. Секретарь австрийского посольства доложил в Вену, что Меншиков и его сторонники сумели настолько изолировать императора, что никакое его «устное распоряжение в ущерб Екатерине не могло иметь успех». В созданной трудом всей жизни государя системе не оказалось ни чётких правовых норм, ни авторитетных учреждений, чтобы обеспечить преемственность власти.
Глава пятая ЗОЛУШКА У ВЛАСТИ
Великая героина и монархиня и матерь всероссийская.
Феофан Прокопович
Лифляндская пленница
В льстивом панегирике новой российской царице учёный грек Софроний Лихуд весьма изящно высказался о родословной Екатерины: «...Не от человеческого роду какого низводи-шися, но ниспослана еси семо на землю с неба», — и до известной степени был прав. Сохранилось несколько версий происхождения Екатерины; согласно наиболее вероятной из них она — лифляндская уроженка литовского происхождения Марта Скавронская. Польский язык был родным для её семьи, которую до 1726 года держали «под крепким караулом»: брат царицы был ямщиком, а сестра с мужем — крепостными. Неизвестен и год её рождения: составители «Календаря» на 1725 год указали, что царице 41 год, а год спустя извинились и определили её возраст в 38 лет.
Как бы то ни было, после смерти родителей от чумы в начале Северной войны сирота оказалась на попечении тётки — Василевской или Веселевской, затем в услужении у пастора Глюка в городке Мариенбурге (нынешнем латвийском Алукс-не), где приняла лютеранство. Новый господин весной 1702 года выдал девушку замуж за шведского драгуна Иоганна Крузе, который вскоре после свадьбы отбыл на войну. Екатерина больше никогда не увидела своего мужа, но особо по нему не горевала и вообще отличалась весёлым нравом и обаянием.