Романовы

Курукин Игорь Владимирович

Негладко складывалась и семейная жизнь императора. Катя Нелидова, девушка, одна из первых воспитанниц Института благородных девиц, обратила на себя внимание наследника ещё в 1780-е годы и с той поры сделалась незаменима при его дворе. «Знайте, что, умирая, буду помнить о Вас», — писал ей Павел; она же признавалась: «Разве я искала в Вас для себя мужчину? Клянусь Вам, с тех пор, как я к Вам привязана, мне всё кажется, что Вы моя сестра». Мария Фёдоровна долгое время ревновала супруга, но в конце концов поняла, что Нелидова умеет укрощать вспышки его гнева (маленькая смуглянка была некрасива, но обезоруживающе умна, находчива и смела — до того, что могла запустить в императора башмачком!), и сочла за благо сделать её своей наперсницей. Нелидова (в царствование Павла уже сорокалетняя дама) имела во дворце апартаменты рядом с комнатами государя и верила, что Господь предопределил ей хранить его; она подбирала в окружение Павла таких людей, для которых её слово было весомее их собственного мнения, за что её, естественно, ненавидели те, кто не мог

подступиться к государю.

Жена терпела платонические отношения мужа с Нелидовой. Но вскоре он воспылал страстью, свойственной скорее двадцатилетнему юноше, к новой фаворитке Анне Лопухиной. В июле 1798 года разразился скандал: государыня написала Лопухиной, но письмо до адресата не дошло — его принесли государю.

«Около десяти часов император послал за великим князем наследником и приказал ему отправиться к императрице и передать ей строжайший запрет когда-либо вмешиваться в дела. Великий князь сначала отклонил это поручение, старался выставить его неприличие и заступиться за свою мать, но государь, вне себя, крикнул: “Я думал, что я потерял только жену, но теперь я вижу, что у меня также нет сына!” Александр бросился отцу в ноги и заплакал, но и это не могло обезоружить Павла. Его величество прошёл к императрице, обошёлся с ней грубо, и говорят, что если бы великий князь не подоспел и не защитил бы своим телом мать, то неизвестно, какие последствия могла иметь эта сцена. Несомненно то, что император запер жену на ключ и что она в течение трёх часов не могла ни с кем сноситься. Г-жа Нелидова, которая считала себя достаточно сильной, чтобы выдержать эту грозу, и настолько влиятельной, чтобы управиться с нею, пошла к рассерженному государю, но вместо того, чтобы его успокоить, она имела неосторожность — довольно странную со стороны особы, воображавшей, что она его так хорошо изучила, — осыпать его упрёками. Она указала ему на несправедливость его поведения с столь добродетельной женой и столь достойной императрицей и стала даже утверждать, что знать и народ обожают императрицу... Далее она стала предостерегать государя, что на него самого смотрят как на тирана, что он становится посмешищем в глазах тех, кто не умирает от страха, и, наконец, назвала его палачом. Удивление императора, который до сих пор слушал её хладнокровно, превратилось в гнев. “Я знаю, что я создаю одних только неблагодарных, — воскликнул он, — но я вооружусь полезным скипетром, и вы первая будете им поражены, уходите вон!” Не успела г-жа Нелидова выйти из кабинета, как она получила приказание оставить двор»⁵⁵.

Гнев Павла на жену и подругу вызвал потрясения в «верхах» и опалы близких к ним лиц: были отставлены племянник Нелидовой генерал-лейтенант А. А. Баратынский, вице-адмирал С. И. Плещеев, петербургский губернатор генерал Ф. Ф. Букс-гевден (его место занял будущий глава заговора П. А. Пален), генерал-прокурор князь Алексей Куракин и вице-канцлер Александр Куракин. Императрица смирилась. Павел сделал Лопухину камер-фрейлиной, подарил ей дом на Дворцовой набережной, куда ездил инкогнито в карете, украшенной мальтийским крестом, которую хорошо знали в столице. Скромная Анна Петровна старалась держаться вдали от интриг и пользовалась своим влиянием только для просьб о прощении попавших в немилость или о наградах для кого-нибудь — плакала, капризничала и в итоге получала желаемое. Её мачеха стала статс-дамой, а отец — генерал-прокурором и действительным тайным советником. Павел стремился и этому увлечению придать рыцарский характер: возвёл возлюбленную в степень кавалерст-венной дамы Большого креста Мальтийского ордена; имя Анны (др.-евр. «Божественная милость») стало девизом государя, а её любимый малиновый цвет — его цветом. Ради неё устраивались балы и даже было разрешено танцевать при дворе до того запрещённый вальс. Рыцарственный государь вызвал князя Павла Гагарина, которого она полюбила, из армии в Петербург, осыпал его наградами и устроил их брак — но сохранил за ней апартаменты в Михайловском замке. Две другие камер-фрейлины родили от Павла девочек, которые вскоре умерли, не успев добавить проблем царской фамилии.

Вокруг дам, пользовавшихся благосклонностью императора, складывались и боролись придворные «партии». Павел был непредсказуем: то возносил своих слуг (к примеру, Иван Павлович Кутайсов из пленного турка стал царским брадобреем, а затем — ближайшим к государю лицом и графом Российской империи), то налагал опалы на вернейших, в том числе на Аракчеева.

Резкость, неуравновешенность и вспыльчивость императора, наступление на дворянские привилегии, мелочная регламентация различных сфер жизни настроили дворянство против него. Количество арестантов по Тайной экспедиции начало быстро расти, и почти половину угодивших туда составляли дворяне; наиболее частым преступлением стало оскорбление величества, а реакция властей на него — весьма суровой. Так, унтер-офицера Мишкова, подозреваемого в авторстве злой карикатуры на царя, тот приказал в начале 1801 года, «не производя над ним никакого следствия, наказав кнутом и вырвав ноздри, сослать в Нерчинск на каторгу». Хорошо ещё, что приведение экзекуции в исполнение было, по-видимому, умышленно затянуто; пришедший к власти Александр I велел дело «оставить без исполнения». Произвольные репрессии императора стали одной из причин образования против него заговора.

Педантичный до смешного Павел

уже распланировал чуть ли не по дням весь наступивший 1801 год:

«10-го марта начинаются ученья. Первые 10 дней поодиночке, потом и две недели ротами, а последние две недели баталионам, причём Его Императорское Величество присутствовать изволит по трижды в неделю: в понедельник, в среду и в пятницу, а в те две недели, что ротами учить будет, только мимоездом.

1- го майя переезд в Павловское и отъезд Его Величества в Москву.

2- го ночевать в Новегороде и при отъезде Его Величество смотреть изволит баталион полку Вырубова.

3- го в Валдае.

4- го в Вышнем Волочке, где Его Величество осматривать изволит водную коммуникацию.

5- го в Твери, и при отъезде Его Величество смотреть изволит баталион полку Вырубова.

6 приезд в Москву к ночи или к обеду другого дня...»

Но в ночь на 12 марта 1801 года император был убит группой заговорщиков из гвардейских офицеров в только что отстроенной резиденции — Михайловском замке. Подготовкой заговора руководил военный губернатор Петербурга Пётр Алексеевич Пален — исполнитель многих жестоких распоряжений Павла:

«Господин генерал от кавалерии фон дер Пален.

По получении сего вышлите немедленно из Петербурга отставного синодского прокурора князя Хованского и отставного генерал-майора Корсакова; приказав — первому отправиться в Симбирск, а второму — в Саратов, где они должны оставаться безвыездно. К вам благосклонный.

Павел.

Павловск, 15 июня 1799 г.».

«Господин генерал от кавалерии фон дер Пален.

По получении сего посадите в крепость прокурора военной коллегии Арсеньева, который обратился ко мне с просьбою о месте обер-прокурора в сенате и который, надо полагать, вольнодумец. К вам благосклонный

Павел.

Петергоф, 1 июля 1799 г.»⁵⁶.

В курсе планов заговорщиков был и цесаревич Александр, который после переворота вступил на престол. Последний в России удавшийся дворцовый переворот стал делом исключительно придворного круга и высшего гвардейского офицерства. Пользовавшийся полным доверием государя Пален действовал хладнокровно и грамотно. Он добился возвращения из ссылки нужных ему для руководства заговором генерала Л. Л. Беннигсена и братьев Зубовых. Рядовых офицеров-ис-полнителей к заговору подключили лишь накануне ночного «похода» на Михайловский замок, а солдат вообще не посвящали в дело. Заговорщики даже опасались возможного солдатского протеста — и, как подтвердили колебания некоторых воинских частей при объявлении о воцарении Александра I, не напрасно.

Но всё прошло благополучно для заговорщиков: они, возглавляемые Зубовыми и Беннигсеном, проникли в царскую спальню, схватили императора — и через несколько минут он был уже мёртв. Л. Л. Беннигсен, не без желания оправдаться, рассказывал в мемуарах:

«Я поспешил войти вместе с князем Зубовым в спальню, где мы... застали императора уже разбуженным этим криком и стоящим возле кровати, перед ширмами. Держа шпаги наголо, мы сказали ему: “Вы арестованы, ваше величество!” ...В эту минуту вошли ещё много офицеров. Я узнал потом те немногие слова, какие произнёс император, по-русски — сперва: “Арестован, что это значит арестован?” Один из офицеров отвечал ему: “Ещё четыре года тому назад с тобой следовало бы покончить!” На это он возразил: “Что я сделал?” Вот единственные произнесённые им слова. Офицеры, число которых еще возросло, так что вся комната наполнилась ими, схватили его и повалили на ширмы, которые были опрокинуты на пол. Мне кажется, он хотел освободиться от них и бросился к двери, и я дважды повторил ему: “Оставайтесь спокойным, ваше величество, — дело идёт о вашей жизни!” В эту минуту я услыхал, что один офицер, по фамилии Бибиков, вместе с пикетом гвардии вошёл в смежную комнату, по которой мы проходили. Я иду туда, чтобы объяснить ему, в чём будет состоять его обязанность, и, конечно, это заняло не более нескольких минут. Вернувшись, я вижу императора, распростёртого на полу. Кто-то из офицеров сказал мне: “С ним покончили!” Мне трудно было этому поверить, так как я не видел никаких следов крови. Но скоро я в том убедился собственными глазами. Итак, несчастный государь был лишён жизни непредвиденным образом и, несомненно, вопреки намерениям тех, кто составлял план этой революции, которая... являлась необходимой. Напротив, прежде было условлено увезти его в крепость, где ему хотели предложить подписать акт отречения от престола»⁵⁷.

Историческими «реликвиями» потом считались золотая табакерка, которой нанесли Павлу удар в висок, и офицерский шарф, закрученный на царской шее...

С другой стороны, подготовка заговора сопровождалась «конституционными собеседованиями» одного из его лидеров Н. П. Панина с наследником Александром. Сохранились известия о подготовке Паниным и П. А. Зубовым «конституционных актов» и даже якобы имевших место обещаниях наследника их утвердить. Переворот 1801 года представлял исключение с точки зрения его освещения: события той мартовской ночи были покрыты плотной завесой молчания. Указы и манифесты нового царствования не содержали критики павловского режима, а запрет на публикации материалов о перевороте сохранялся даже в начале XX века.