Романтический манифест
Шрифт:
И наконец: «Способный молодой продюсер обратился ко мне однажды с блеском в глазах: «Я снимаю пародию на фильмы про Джеймса Бонда». Как, спросил я себя, можно снять пародию на пародию? Ведь в конечном счете мы сделали с книгами Флеминга именно это. Спародировали их. Я не уверен, что сам Ян полностью это осознает» [14] .
Это сказано о работе человека, чей талант, достижения и слава дали группе ранее ничем не примечательных людей шанс прославиться и заработать кучу денег.
14
The New York Times, December 13, 1964.
Заметьте,
Помните, что юмор — не безусловная добродетель и зависит от своего предмета. Можно смеяться вместе с героем, но не над ним, точно так же как сатира смеется над чем-то, но не над собой. Сочинение, высмеивающее самое себя, — это надувательство публики.
В романах Флеминга Джеймс Бонд постоянно произносит остроумны е реплики, которые составляют часть его очарования. Но, очевидно, мистер Майбаум подразумевал под словом «юмор» не это. По всей видимости, он имел в виду юмор за счет Бонда — тот вид юмора, который стремится принизить Бонда, сделать его смешным, то есть уничтожить.
Вот основное противоречие — и ужасная, паразитическая безнравственность — любой попытки создать «иронические триллеры». При такой попытке автор использует все ценности триллера, чтобы удержать внимание аудитории, однако обращает эти ценности против нее же самой, портя то, чем пользуется и на что рассчитывает. Стараться получить выгоду от того, что высмеиваешь, нагреть руки на жажде романтизма, уничтожая его, — не метод законной сатиры. Сатира не разделяет ценностей тех, кого она осуждает, осуждение происходит на основе и в контексте противоположной системы ценностей.
Неумение понять природу и привлекательность романтизма красноречиво показывает, как далеко зашло эпистемологическое разложение современных интеллектуалов. Только полностью приковав себя к конкретному и вообще отказавшись от понятийного мышления, можно до такой степени утратить способность к абстрагированию, чтобы оказаться не в состоянии воспринять абстрактный смысл, доступный неквалифицированному рабочему и президенту Соединенных Штатов. Только заторможенному современному разуму удается настаивать на том, что события, изображенные в триллере, неправдоподобны или невероятны, что героев не существует, что «в жизни все не так», — когда все это совершенно несущественно.
Никто не воспринимает триллеры буквально, не беспокоится о конкретных событиях, происходящих в них, не лелеет втайне мечту стать секретным агентом или частным сыщиком. Триллеры воспринимаются символически, они инсценируют одну из обширнейших и наиболее значительных абстракций человека — абстракцию нравственного конфликта.
В триллерах люди ищут изображения человеческой силы, способности человека бороться за свои ценности и достигать их. Видят же они конденсированный, упрощенный шаблон, сведенный к базовым понятиям: человек, борющийся за важную цель, преодолевающий одно препятствие за другим, наталкивающийся на ужасные опасности и рискующий, выживающий в мучительной борьбе и побеждающий. Триллер далек от упрощенного или «нереалистичного» мировоззрения, он говорит о необходимости трудной борьбы; если герой «крупнее, чем в жизни», то же самое можно сказать и о злодеях, и об опасностях.
Абстракция должна быть «крупнее, чем в жизни», чтобы вмещать любые конкретные реалии, которые могут заботить отдельных людей в соответствии с их ценностями, целями и устремлениями. Система различна, психологические отношения остаются теми же самыми. Препятствия, на которые наталкивается среднестатистический человек, ему столь же трудно преодолеть, как Бонду — его антагонистов, но образ Бонда говорит ему: «С этим можно справиться».
Что находят люди в зрелище окончательной победы добра над злом? Вдохновение для борьбы за свои ценности в нравственных конфликтах собственной жизни.
Когда проповедники человеческого бессилия, ищущие автоматической безопасности, заявляют, что «в жизни все не так, человеку не гарантирован счастливый конец», можно ответить им: триллер реалистичнее подобных взглядов, поскольку указывает человеку тот единственный путь, на котором вообще возможен счастливый конец.
Здесь мы подходим к интересному парадоксу. Только поверхностный взгляд натуралиста определяет романтизм как «бегство от действительности». Это верно лишь в самом поверхностном смысле — если считать, что эффектное зрелище облегчает тяжкую ношу «реальной жизни». Но в более глубоком, метафизическиморально-психологическом смысле именно натурализм представляет собой бегство — бегство от выбора, от ценностей, от моральной ответственности; и именно романтизм тренирует и снаряжает человека для битв, с которыми ему приходится столкнуться.
В глубине души никто не отождествляет себя с людьми, живущими по соседству, если только у человека не окончательно опустились руки. А вот обобщенная абстракция героя позволяет любому человеку отождествить себя с Джеймсом Бондом, причем каждый наполняет этот образ собственной конкретностью, которую поддерживает и подсвечивает абстракция. Это не сознательный процесс, а эмоциональная интеграция, и большинство людей может не знать, что в этом причина удовольствия, которое они получают от триллеров. В герое они ищут не лидера или защитника, поскольку его деяния всегда в высшей степени индивидуалистичны и антиобщественны. То, чего они ищут, глубоко личностно: это уверенность в себе и способность отстаивать свои права. Вдохновленный Джеймсом Бондом, человек может найти в себе смелость восстать против жульничества своих свойственников, или потребовать заслуженного повышения, или сменить работу, или сделать предложение девушке, или заняться любимым делом, или забыть весь мир ради своего изобретения.
Этого натуралистическое искусство никогда ему не даст.
Рассмотрим, к примеру, одну из лучших работ современного натурализм а — фильм Пэдди Чаефски «Марти». Это исключительно чуткое, проницательное, трогательное изображение борьбы маленького человека за свои права. Можно сочувствовать Марти и испытать грустное удовольствие от его конечного успеха. Но весьма сомнительно, что кого-либо, включая тысячи реальных Марти, вдохновит его пример. Никто не может почувствовать: «Я хочу быть как Марти». Все (за исключением самых испорченных) могут почувствовать: «Я хочу быть как Джеймс Бонд».