Россия и русские в мировой истории.
Шрифт:
430 Ibid., p. 169.
336
должна была в итоге привести к своеобразному <концу истории> и глобализации на основе коммунистического эгалитаризма. Все это прямо вытекало из марксистско-ленинской теории и исторического материализма. Определение в советской доктрине <главного содержания эпохи> как <перехода от капитализма к социализму>, а также безусловный мессианизм роли СССР в этом историческом процессе придают такой интерпретации ореол почти неоспоримости.
Однако наличие явно наступательной исторической идеологии и мессианских пропагандистских мотиваций внешней политики еще не позволяет экстраполировать этот импульс на реальные международные отношения. Такое моделирование явно страдает недостатком материальных подтверждений. Разумеется, СССР охотно поддерживал любые социальные процессы, дестабилизирующие <капиталистические страны> и осложняющие создание общественного консенсуса для следования
Любопытную оценку 25 лет холодной войны дал 3. Бжезинский в одной из своих веховых статей в <Форин Афферз> в 1972 году. Именно к тому времени это имя, извлеченное на политический свет Д. Рокфеллером, одним из главных идейных и финансовых спонсоров Совета по внешним сношениям, уже обрело авторитет и стало регулярно появляться в этом издании с программными разработками. Автор разделил исследуемые им 25 лет на периоды, давая в каждом оценку устремлений и сравнительных возможностей соперников. Ни в один из периодов Бжезинский не приписывает Советскому Союзу завоевательных целей, наоборот, фанатично утверждает, что СССР в течение всего времени едва справлялся со своим наследием. Бжезинский полагает, что на начальном послевоенном периоде 1945-1947 годов еще была значительная неопределенность как в американских политических кругах, так и в советском руководстве в отношении нового курса, и указывает, что СССР был преимущественно занят и озабочен закреплением на обретенных в результате войны позициях. Можно привести беседу Бирнса с Молотовым осенью 1945 года, которая подтверждает такое ощущение. Бирнс сделал Молотову некоторое предложение, которое, как очевидно из событий, не имело дальнейшего продолжения. Упомянув <высказанные генералиссимусом Сталиным опасения>, как бы Германия не <использовала Польшу как плацдарм для нападения на Советский Союз> и <как бы Соединенные Штаты не замкнулись в своей скорлупе>, Бирнс осторожно пообещал <рекомендовать Трумэну перего-
22 – 2528
337
ворить с лидерами конгресса о возможном договоре между США и СССР>, хотя <американский народ, как правило, не заключает ??? говоры с другими странами>. Цель такого договора заключалась бы в том, чтобы держать Германию разоруженной в течение 20-25 лет> и <устранить угрозу повторного вооружения Германии>. В ответ Молотов благоразумно изрек лишь дипломатическое: <Интересно>431. <Антигерманское> предложение было опять повторено Бирнсом в беседе с Молотовым в ответ на <антияпонское предложение> Молотова.
Можно дискутировать о намерениях сторон, осуждать неспособность привести амбиции в соответствие с возможностями и приводить примеры, как Сталин хотел добиться большего в Проливах, а США нарушали все договоренности в Японии, но нельзя не согласиться с оценкой Бжезинского, что в результате войны американские обретения значительно превышали советские, а контроль США над целыми регионами мира и возможности по его структуризации в систему имели несравненные глобальные параметры. <Хотя Советский Союз вышел из войны с повсеместно возросшим престижем, обрел значительное расположение к себе даже в Соединенных Штатах вкупе с максимально послушными и влиятельными коммунистическими партиями, игравшими ключевые роли в таких странах, как Франция и Италия, советские позиции в мире все еще значительно уступали Соединенным Штатам. Западное полушарие прочно находилось в американских руках; Африка и Ближний Восток были под политическим контролем американских союзников (при том что американские экономические владения расширялись особенно быстро на Ближнем Востоке); южноазиатская дуга все еще была частью Британской империи, одновременно Иран уже с 1946 года искал американской поддержки против Советского Союза; националистический Китай (гоминьдановский. – Н.Н.) стремился к консолидации своей власти; наконец, Япония была зоной исключительно американской оккупации>432.
Это блестящее подтверждение идеологом и стратегом американского глобализма выводов, сделанных советским внешнеполитическим ведомством. Внутренний анализ характеризует общие тенденции политики США в мире и закрепление их позиций <через военные или экономические сферы по геополитическим кругам вокруг Евразии: по малому – Саудовская Аравия, Иран, Африка и по большому – Южная Америка, Тихий океан, Япония>433. В этой оценке схвачена именно структурность глобального продвижения
431 АВП РФ. Ф. 0431 (1), on. 1, док. 18, п. 4, л. 25-26. ""Brzezinski Zb. How the Cold War Was Played. Foreign Affairs. October, 1972, p. 182-183.
433 АВП РФ. Ф. 0431 (II), on. 2, док. 48, п. 11, л. 73-74.
338
США. То, что названо большим и малым кругами экспансии, Бжезинский, проявивший и позднее в наши дни склонность к картографическим пасьянсам, именует похоже – <дугой>. Оправдались предсказания В. Семенова-Тян-Шанского относительно неизбежного возрастания роли <средиземных> морей – Средиземного и Японского, а также Карибского вместе с Мексиканским заливом; он предупредил, что <в недалеком будущем испытанную европейцами кольцеобразную систему владения… попытаются осуществить по отношению к Мексиканскому и Китайскому морям – американцы и японцы>434, что и происходило в виде японских попыток завладеть Кореей, экспансии США в Карибском бассейне и окончательного превращения Тихоокеанского бассейна в зону американского контроля.
Отсутствие намерений, тем более конкретных планов <завоевания Западной Европы>, доказывает тот простой факт, что СССР, имевший на пике войны около 11,3 млн. солдат, провел масштабную демобилизацию, которая была вызвана экономической необходимостью, военными разрушениями и колоссальными потерями людской силы: к 1947 году Советский Союз имел лишь 2,8 млн. человек под ружьем, хотя в силу определенных причин этот факт скрывал. Бжезинский предлагает считать, что <конфронтация между США и СССР выкристаллизовалась в течение следующей фазы – 1947– 1952 годов, чему немало способствовало формирование консенсуса в пользу конфронтационного курса как в американских правящих кругах, так и советском руководстве>, которое <после введения сталинского террора нуждалось в атмосфере "осажденного лагеря">. Однако, по оценке Бжезинского, Советскому Союзу опять было отнюдь не до дальнейшей экспансии, ибо сам <осажденный лагерь> внутри испытал ряд сотрясений – Чехословакия, Берлин, отход Югославии. В этот период отмечается быстрое наращивание советских вооруженных сил, способных компенсировать наличие атомной бомбы, впрочем в 1951 году у СССР уже появился собственный небольшой арсенал, приблизительно равный всего лишь / американского. Хотя в этот период СССР демонстрирует решительность и жесткость в ответ на вызовы, <эффективность его вооруженных сил ограничивалась лишь охраной советского политического доминирования в Восточной Европе – зоне, которая даже и не оспаривалась Западом активно>.
Советская стратегия также отнюдь не была нацелена на экспансию, а период в целом оказался на пользу Соединенным Штатам, так как была начата реализация давно лелеемых целей: организация
434 Семенов-Тян-Шанский В.П. О могущественном территориальном владении применительно к России. Очерк по политической географии (доложен Отделению физической географии в 1912 году). СПб., 1915, с. 13-14.
22*
339
экономического развития Западной Европы в определенном направлении и оформление новой политической коалиции – НАТО, начало ускоренного вооружения в США и противодействие Советскому Союзу на трех направлениях – Берлин, Корея и Югославия, которая, благодаря Тито, принесла выигрыш англосаксам в их стратегии не пустить СССР на Балканы.
Не лишено оснований предположение, что корейская война, возможно, была тщательно продуманным шагом Сталина для того, чтобы сформировать и закрепить на будущее устойчивое американокитайское противостояние, тем более что переход Кореи под полный контроль какой-либо державы (в прошлом веке Китая или Японии, после 1945 г. Китая либо США) противоречил постоянным интересам России. <Недоверие Сталина к Китаю, – пишет Бжезинский, – хорошо подтверждено документально, к тому же доминирующим стремлением США до корейской войны был поиск некоторого взаимопонимания с новыми правителями континентального Китая. В любом случае Сталин должен был весьма положительно отнестись к возможности стимулировать лобовое столкновение между Америкой и Китаем, и не без оснований. Последующие 20 лет американокитайской вражды были чистым выигрышем для Советского Союза>.
Анализируя следующий этап холодной войны, Бжезинский и вовсе может удивить своим откровенным указанием на то, что <именно США после прихода к власти республиканской администрации в 1952 году, первые и никем не спровоцированные, явно формулируют новую более жесткую политику – отход от стратегии <сдерживания> (containment) и объявление наступательной <политики освобождения>, нацеленной на <отбрасывание> (roll back) Советского Союза от его новообретенных восточноевропейских сателлитов>. Это уже явный передел ялтинско-потсдамского мира. Что касается СССР, то он имел основания с беспокойством отнестись к такому изменению американского тона. Это было, без сомнения, усугублено серией внутренних кризисов, а также, как пишет Бжезинский, <заметным ослаблением способности эффективно осуществлять контроль над Восточной Европой – зоной, на которую теперь была открыто нацелена новая американская политика>.