Россия: власть и оппозиция
Шрифт:
На практике это означает всяческое содействие нормальному становлению национального самосознания русских, понимаемых мною именно как нация — полиэтнос. Это и есть современный русский национализм, не деформировано-примитивизируемый и выставляемый напоказ в своем гротесково-пародийном обличье, а отвечающий всей сложности задач, стоящих ныне перед русским народом.
Итак, первая задача — такой, современный русский национализм.
Задача вторая — обозначение русского народа как ключевого (в случае его полиэтнического определения!) субъекта в пространстве нынешней Российской Федерации. Русский народ в этом смысле почти уникален, и разговор о его всечеловеческой природе имеет глубокий смысл и отнюдь не спекулятивен. Но это никоим образом не снимает с нас ответственности за определение вектора национальной идентичности русских, за сохранение
Задача третья — стабилизация и развитие на базе единства традиций и государственности.
Задача четвертая — борьба за воссоединение русской нации, то есть большую Россию в рамках хотя бы так называемой «зеленой линии», то есть того варианта, который применяется в решении национальной проблемы на Кипре.
Задача пятая — интеграция в русском поле всех наций и народов Евразии, считающих это для себя желательным и готовых к отказу от так называемой суверенности во имя единства истории. Только такая Евразия — срединная, русская в векторе Камчатка-Адриатика (а не Дублин-Владивосток, как предлагают европейские евразийцы) может быть нами признана и принята и как государственный идеал, и как руководство к действию.
Перефразируя выражение канцлера Германии Коля, я могу сказать, что русские могут занимать в Евразии только исторически присущее им место держателей, либо… либо они обойдутся без Евразии, а вот обойдется ли без них Евразия — это вопрос.
«Россия», 1993 г.
Часть IV
Алгоритмы возрождения
4.1. «Я представляю особое почвенничество. Технократическое»
— Российские реформы за последний год столкнулись с невиданными сложностями и проблемами. На этом фоне между различными политическими элитами обостряется борьба за власть, а в обществе царит брожение. Преодолеем ли мы его, и каким образом?
— Есть два пути. Первый — война, тогда это будут два самолета, идущие на таран. Второй — глубинный, фундаментальный диалог с поиском нормальных, принципиальных путей по всем вопросам. Власти встали на первый путь. Они стали стравливать красно-коричневых и демократов. Они-то и есть «партия гражданской войны». Они — господа Козыревы и поповы. Мы категорически не согласны с такой «методикой». Второе. Инакомыслие в стране остается столь же «нон грата», как и раньше. Третье. Реформа превратилась в социальный эксперимент. Мы задавали им один простой вопрос. Вы считаете, что когда будете повышать цены, спрос будет падать, а предложение будет расти? Это либерально-монетаристская модель, она у нас работать, очевидно, не может. А мы вам наглядно показываем, что будет не так: начнете повышать цены, спрос падать не будет, а будет падать производство. Вы будете наращивать дефицит. Мы же не пугаем, а доказываем. Мы об этом говорили в самом начале реформ. Но это наше опасение даже не обсуждалось. Говорилось: все будет хорошо буквально через несколько месяцев. Мы подождали несколько месяцев. Итог — дефицит нарастает. Но это тот же самый путь, по которому шло брежневское правительство. Я представляю особое почвенничество в стране. Технократическое. Я представляю интересы того комплекса, который связан с высокими технологиями. Мы видим объективно, что творится с этим потенциалом, и считаем такую политику преступлением.
— Но российские власти приняли нелегкое наследства Может быть, корни ряда сегодняшних проблем уходят в горбачевскую эру?
— Я считаю, что все то, что сделал Горбачев, ломая кому-то хребет и осуществляя революционное разрушение старого без такого же революционного строительства нового, мы должны будем гасить, стабилизировать еще лет десять. А это можно было сделать гладко за 4–5 лет совершенно другими средствами, в других социальных технологиях, и
— Критиковать легко, особенно сейчас. А где ваш позитив, каковы контуры идеологии российской модернизации по Кургиняну?
— Я убежден в том, что необходимы такие механизмы, которые не содержат в самих себе потенциальную катастрофу и не выводят ее наружу в час «X». Но поймите, именно псевдодемократические реформы, проводимые в последние годы, как раз и обладают этими свойствами. В нашей стране в реальной сегодняшней ситуации демократическое клеймо ставят на себе силы, зачастую не имеющие никакого отношения к действительной демократии. Здесь возникает главный вопрос. Как, имея тоталитарную матрицу и вычищая из нее только какой-то субстрат, назовем его конкретно — коммунистическим, мы можем рассчитывать на то, что в обществе возникнет что-то новое, не тоталитарное? Просто та же самая матрица с теми же клетками будет занята другим субстратом. К примеру — демократическим. Возьмем такой, казалось бы, нонсенс, как «тоталитарная демократия». Попов уже совместил эти понятия. И раз может быть такой «горький сахар», как «демократическая диктатура», то почему не может быть, например, «тоталитарной демократии»! Я считаю, что тоталитаризм находится столь глубоко в крови, в культуре, в самом фенотипе человека, что борьба с ним не может быть поверхностна.
— Развитой мир продолжает опираться на свои интересы и силу. Как, по-вашему, будет вписываться новая Россия в далекий от спокойствия миропорядок?
— Я исхожу из того, что неравномерность развития сохраняется и что противоречия даже в элите развитых стран очень велики. Я думаю, что дело здесь совершенно не в том, что все жадными глазами смотрят на бывший СССР. Надеюсь, что серьезные силы не одержимы желанием подавить геополитического противника, втоптать его в грязь и унизить. У меня нет стремления демонизировать серьезные силы Запада. Но строить идиллическую картину того, что происходит в мире, я никак не могу. Мне кажется, что он насыщен противоречиями, причем взрывоопасными. Я исхожу из того, что если здесь, в России, нет внутреннего субъекта реформ, то воздействие разных сил извне, действующих в соответствии со своими противоречивыми интересами, даст взрыв политической нестабильности.
— Поясните, что вы вкладываете в понятие «субъект»?
— Для меня субъект определяется семью-восемью параметрами. Концепция, идеология, новый социо-культурный код, информационная мощь, способная транслировать его в широкие массы, персоналии, то есть наличие людей, лидеров, адекватных ситуации, оргструктуры, способные действительно связать территории, точки роста, нащупанные внутри хаоса, наконец, финансы и социальная база поддержки, скажем, 5/6 населения. Все это вместе представляет для меня субъект.
— Все ото достаточно интересные теоретические интерпретации нашего российского бытия. Но где и в чем вы видите выход из сегодняшнего крайне неустойчивого и опасного состояния?
— Пункт первый. Мы должны сказать правду, не лгать. Это начальная предпосылка. Она нарушалась и Горбачевым, и Ельциным. Скажите честно всем, что вот есть такие-то ресурсы, возможности, такая общая ситуация и т. д. и т. п. Скоро хорошо не станет, сулить счастливый рай мы вам больше не будем, через год будет еще хуже, чем было, но если мы этого не сделаем, будет еще хуже. Второе. Необходимо подписать пакт о примирении со всеми своими политическими противниками.
— Какой пакт? О чем? Как его заключить, например, с Жириновским?
— Я заключаю с ним пакт о том, что есть 5, 6, 10 основных позиций того курса, который для всех несомненен. Если это не так, то Владимир Вольфович должен признать, что он не поддерживает ту или иную позицию. Например, он должен заявить, что хочет осуществить геноцид по отношению к собственному наследию, упрятать миллионы людей в концлагеря и т. д. Но ведь это не так! А если так…Ну что ж, пусть так прямо, и скажет честно.