Российская империя, Аравия и Персидский залив. Коллекция историй
Шрифт:
В 1890 г., сообщал А. Миллер, в Персию впервые завезли «китайский чай московской рассыпки, в количестве 74 пудов». Качество чая было «высоко оценено населением»; и «ввоз его из России через Баку стал стремительно расти». В 1895 г. в Персию из России «ввезли 409 пудов, на сумму 37 966 руб.; в 1897 г. – 3 110 пудов, на 229 873 руб.; и в 1899 г. – 6 760 пудов, на сумму 331 496 руб.» (127).
Ставя вопрос о налаживании «регулярных поставок» в Персию и в зону Персидского залива в целом хорошо зарекомендовавшего себя на местном рынке «китайского чая московской рассыпки», А. Миллер предлагал осуществлять его доставку в порты Персидского залива пароходами РОПиТ, через Одессу. Находил целесообразным поставлять этими же судами и «чай русских фирм с Цейлона» (128).
Занимаясь продвижением русской торговли в Персидском заливе, российские дипломаты сталкивались, порой, с довольно пикантными ситуациями.
Так, в одном из документов АВПРИ (март 1905 г.), содержится информация о том, что одесский торговый дом «Братьев Зензиновых» отправил в Керман, на имя надворного советника А. Миллера, «партию русского чая в 4 000 футов с наложенным платежом в 3 264 рублей». Этим, писал консул, обращаясь к правлению торгового дома, «Вы поставили меня в крайне неловкое и даже неприятное положение, с последствиями, которые могли очень негативно отозваться на моей службе». Согласитесь, что «дипломатический представитель не может стать за прилавок и заняться оптовой и розничной торговлей даже с благой целью способствовать отечественной коммерции». Любой консул, «получающий жалование от казны и состоящий на действительной службе, по закону обязан содействовать преуспеянию отечественной торговли путем сообщения торговых сведений и защиты законных интересов подданных своего Отечества, но торговать он не имеет права. Наши консулы на Востоке освобождены от уплаты таможенных пошлин за выписываемые ими для их частного обихода вещи. В какое же невозможное положение поставили Вы меня, прислав на мое имя коммерческую партию чая в 4000 футов».
«Наши соперники в Персии, – резюмировал консул, – вправе будут, опираясь на этот факт, обвинить меня в недозволенной законом … торговле. Наше правительство, узнав об этом, не потерпит на своей службе дипломатического представителя-торговца» (129).
Интересные донесения о русской торговле поступали от российского консула в Исфахане, действительного статского советника, князя Аристида Михайловича Дабижа.
«Старшина русского купечества в Ширазе, Хаджи Аббас, – докладывал он, – информировал консульство о том, что ширазские купцы, хорошо зная качество наших товаров и предпочитая их английским, которые, в виду отсутствия конкуренции, продаются здесь по очень высоким ценам, изъявили полную готовность содействовать развитию нашей торговли на юге Персии» (130).
Для успешного сбыта русских товаров «нам необходимо, по примеру англичан, учредить в Ширазе склады и поручить заведование ими компетентному в торговле лицу. Ознакомившись со вкусами и потребностями местного населения, такое лицо всегда могло бы дать надлежащие рекомендации представителю той или другой русской фирмы. Притом как относительно спроса на каждый товар в отдельности, так и о способе его доставки и упаковке, … равно как и о кредитоспособности местных купцов, которым можно было бы отдавать товары на комиссию» (131).
8 этом вопросе, отмечал консул, «громадные услуги нам мог бы оказать проживающий давно в Ширазе русскоподданный Алиев». Он пользуется «во всем Фарсе [в Персии] большим уважением и значительным кредитом. Даже Шахиншахский банк выдает Алиеву очень крупные суммы без поручений».
Для развития нашей торговли в крае, подчеркивал консул, «следует избегать мелких посредников, всякого рода баззасов …; надо торговать без посредников-комиссионеров» (132).
Активизация торгово-промышленного капитала России в Персии, «вид русских боевых кораблей и консульств» в Персидском заливе, успехи здесь русской дипломатии, настолько встревожили англичан, что данный вопрос специально рассматривался в английском парламенте.
9 января 1902 г., сообщал из Лондона (16.01.1902) действительный статский советник, барон Георгий Александрович Гревениц (1857–1939), в Палате общин «проходили довольно интересные прения по вопросу о русском и английском влиянии в Персии». Суть выступлений членов палаты сводилась к необходимости принятия правительством Англии «соответствующих мер по защите торговых и политических интересов Британской империи в Персии». Г-н Уальтон, известный своими путешествиями в Китай и Персию, обратил внимание парламентариев на «чрезмерное усиление влияния» русских в Северной Персии, «почти окончательно, – по его наблюдениям, – вытеснивших оттуда английскую торговлю». Указал на необходимость для Англии держаться, как он выразился, «той же системы действий по отношению к югу этой страны; и войти с Россией в соглашение о разграничении сфер влияния в Персии».
Наибольшую опасность интересам Англии в этом районе мира в будущем представляло бы, по его мнению, «приобретение Россией порта в Персидском заливе», чему надлежит противиться всеми силами (133).
Столь же горячо, по словам барона Г. А. Гревеница, требовал «энергичной защиты британских интересов в Южной Персии» еще один член Палаты общин – лорд Перси, считавший, что в Северной Персии Англия «уже никак не могла соперничать с Россией».
Затем слово взял сэр Эдвард Грей. Англия, сказал он, «может держаться нескольких подходов к деятельности России в Азии». Наилучший из них – это достижение соглашения с Россией по азиатским вопросам вообще. Самый нерациональный, – это плыть по течению событий. Если в Персии «влиянию России суждено расшириться, – закончил свое выступление Эдвард Грей, – то произойти это должно по соглашению с Англией» (134).
Верх одержала точка зрения, изложенная виконтом Крансборном. «Политика английского правительства в Азии, – заявил он, – имеет в виду сохранение status quo». Что же касается конкретно зоны Персидского залива, то «Англия не может уступить своего первенства в Персидском заливе, основанного на могуществе английского флота», равно как и в провинциях, прилегающих к Британской Индии. И потому правительство Англии «будет зорко охранять здесь британские интересы» (135).
Ранее в том же духе высказывался, кстати, и лорд Керзон. У Англии, говорил он, нет возражений насчет предоставления России коммерческого доступа к Персидскому заливу по железной дороге, скажем, или иным путем, но вот приобретение русским правительством «политических прав» в этом районе представляло бы «серьезную опасность» для Британской империи. Уступку любой страной Персидского залива порта России следует рассматривать, считал он, как нанесение «намеренного оскорбления» Великобритании, более того, – как повод-провокацию к войне (136).
Участие России в торговом обороте Персии за 1906–1907 финансовый год, докладывал гофмейстер Высочайшего Двора, посланник Российской империи в Персии в 1906–1908 гг. Гартвиг Николай Генрихович (31.01.1908), выражалось «в крупной доле в 57,08 %» (137).
Н. Г. Гартвиг (1857–1914), как писали о нем «Санкт-Петербургские ведомости» (14.04.1907), выступал активным проводником российской политики в Персии, нацеленной на удержание ее в сфере влияния Российской империи. Он установил широкие и доверительные связи с представителями местной элиты. «Широко раскрыл двери гостеприимного здания миссии для представителей не одних только правящих классов, но и духовенства, и торгового сословия». И обрел в Персии авторитет и уважение.
Одним из наиболее востребованных персидских товаров в России были, к слову, ковры. Их регулярно приобретали для Зимнего дворца. Так, документы АВПРИ упоминают о том, что в апреле 1836 г. обер-гоф мейстер, граф Павел Иванович Кутайсов обращался с такой просьбой к российскому посланнику в Персии графу Ивану Осиповичу Симоничу (1749–1851). «Покорнейше прошу Ваше сиятельство, – писал он, – распорядиться купить для комнат Государыни Императрицы в Зимнем дворце такового числа персидских бархатных ковриков, сколько по существующей в Тегеране цене на сказанную сумму (в 500 рублей) приобрести можно, избрав оные лучшего качества. Переслать таковые прошу при удобном случае в Санкт-Петербург, в Интендантскую контору, не позже, как к октябрю с. г.».