Российская империя, Аравия и Персидский залив. Коллекция историй
Шрифт:
«Появление русской мореходной канонерской лодки “Гиляк” в водах Персидского залива, – доносил российский консул в Исфахане (03.03.1900), – произвело сенсацию. Особенно встревожились англичане. Лишь только получено было в Бушире известие о приходе нашей канонерки в Бендер-Аббас, как туда сразу же выдвинулись английские военные суда, стоявшие на Буширском рейде, с явным намерением следить за … перемещениями “Гиляка”. Вместе с ним они вернулись в Бушир» (22).
Из рапорта командира «Гиляка» И. Б. Индрениуса главе морского ведомства Российской империи генерал-адмиралу, Великому князю Алексею Александровичу (1850–1908) видно, какой переполох вызвало у англичан посещение Персидского залива первым русским военным кораблем. «Когда стало известно, – сообщал барон Индрениус, – что “Гиляк” идет в Персидский залив, а в Бендер-Аббас придет пароход с углем, то началась усиленная деятельность английского генерального консульства в Бушире с целью затруднить наше плавание». В Бендер-Аббас тотчас же отправили крейсер «Pomone». Командир этого корабля, прибыв на место, «не переставал убеждать губернатора, как последний сам потом рассказывал, что выгрузка на берег угля для русского военного судна есть только начало занятия русскими Бендер-Аббаса» (23).
В Бушир, как следует из депеши нашего консула в Исфахане (10.03.1900), канонерская лодка «Гиляк» пришла 12 февраля, а покинула его 18 февраля (24).
Прием в Бушире, телеграфировал И. Б. Индрениус (15.02.1900), – «очень любезный и радушный. Губернатор оказывает всякое содействие» (25).
«12 февраля вошел на внутренний рейд, – говорится в рапорте командира “Гиляка” И. Б. Индрениуса “О плавании корабля в Персидском заливе”. – Отсалютовал нации и получил с персидской канонерской лодки “Персеполис” (единственное персидское военное судно) ответ равным числом выстрелов». Как только «встал на якорь, на лодку прибыл командир «Персеполиса» (из армян), в вицмундире лейтенанта персидского флота, с приветствием от имени генерал-губернатора. Передал, что губернатор готов принять меня когда угодно». Вслед за командиром «Персеполиса» лодку посетил управляющий французским консульством Хаджи Мирза Гуссейн.
К четырем часам отправился с офицерами в резиденцию генерал-губернатора, стоящую у самого берега. «Перед резиденцией был выставлен караул с музыкой. Обошедши караул, проследовали в дом. Впереди нас шествовало (по персидскому обычаю для почетных гостей) человек 12 прислуги с булавами. В приемной комнате нас встретил генерал-губернатор Ахмад-хан, дария бег (государь морей). Титул этот, присвоенный буширскому генерал-губернатору, как начальнику Персидского залива и его портов, дает ему также чин вице-адмирала персидского флота» (26).
На следующий день, согласно рапорту И. Б. Индрениусу, русский корабль посетил генерал-губернатор. «Разговаривали без переводчика», так как генерал-губернатор «довольно хорошо», по словам барона, говорил по-французски, и немного по-английски.
При отъезде высокого гостя с корабля в честь него «был произведен салют в 19 выстрелов». Вечером того же дня «состоялся обед в его загородном доме» (27).
Еще до того как «Гиляк» прибыл в Бушир, докладывал из Тегерана тайный советник К. Э. Аргиропуло (18.02.1900), там появились, «кроме обычного стационера, еще три английских крейсера». По слухам, ожидался даже приход целой эскадры. И все для того, чтобы отслеживать визит первого русского военного корабля в порты Персидского залива (28).
Как только канонерская лодка «Гиляк» вошла в воды Персидского залива, отмечал в донесении из Багдада консул А. Ф. Круглов, то «по приказу англо-индийского правительства крейсер 2-го ранга “Помона”, корабли “Мельпомена, “Голубь” и “Сфинкс”, а также речная канонерка “Комета” были приведены в боевую готовность. И ожидали только сигнала, чтобы выдвинуться навстречу “Гиляку”, когда и куда прикажут» (29).
«18 февраля, – пишет в рапорте барон И. Б. Индрениус, – подошли к турецкой крепости Фао. Здесь на паровом катере нас встретил секретарь нашего консульства в Багдаде Гавриил Владимирович Овсеенко, и сообщил, что консул ждет нас в Мохаммере» (30). Во время пребывания «Гиляка» в Фао Г. Осеенко «сопровождал нас повсюду, с почетным караулом, вызывая этим удивление и досаду у тамошних английских телеграфных чиновников», ни разу не видавших там дотоле русских военных моряков (31).
А. Круглов, прибывший в Мохаммеру, был тотчас же препровожден в дом правителя его секретарем, ‘Абд ал-Маджидом. «Шейх Хаз’ал, – как описывает встречу с ним А. Круглов, – здоровый молодой мужчина, с энергичным лицом, одетый в нарядный национальный костюм, ожидал меня у входа во двор, с многочисленной свитой и стражей. …Дружески взял за руку и провел в приемную комнату, разукрашенную, по персидской моде, зеркалами, стекляшками и порт ретами фантастических дам».
Расположившись друг напротив друга, «на креслах бомбейской работы, мы начали довольно продолжительную беседу на арабском языке. Сдержанность шейха, – замечает консул, – проглядывавшая при начале разговора», явно указывала на то, что “благожелатели” наши, англичане, успели уже изрядно потрудиться. И «настращать его и “российскими захватами”, и тому подобными “секретными целями” захода нашего судна» (32).
Из бесед с правителем Мохаммеры, шейхом Хаз’алом, А. Круглов «вынес, – по его словам, – глубокое убеждение, что все мысли шейха и все его действия направлены были на то, чтобы, во что бы то ни стало, сохранить свою самостоятельность» (33).
19 февраля, когда «Гиляк» прибыл в Мохаммеру и «бросил якорь против входа в реку Карун», А. Круглов подошел к кораблю на паровом катере шейха Хаз’ала. «Появление у Мохаммеры русского военного судна, – докладывал А. Круглов, – моя прогулка с офицерами корабля по реке Карун и гром выстрелов салюта, отданного мне орудиями палубной артиллерии “Гиляка”, произвели такой переполох в городе, что все его жители толпой высыпали на берег. И оставались там до ночи, удивляясь невиданному ими прежде электрическому свету прожекторов».
В месте резиденции шейха, как следует из донесения А. Круглова, арабы в ожидании русских гостей, «заполнили все стоявшие у пристани пароходы шейха, набережную и крыши домов. «Даже женщины вышли из гаремов, чтобы взглянуть на оригинальный “минарет” на судне», за который они приняли башню «Гиляка».
«Разодетый по-праздничному», шейх Хаз’ал встретил русских дипломатов и офицеров при «входе в гостиные комнаты дворца. Принял очень любезно. Предложил обычные восточные угощения». Сфотографировался с гостями. Показал им «ружья его телохранителей и лошадей в своей конюшне» (34).
Прощаясь, сделал командиру корабля подарок – «несколько баранов и телят, которых, – со слов А. Круглова, – чтобы не нарушать арабский обычай гостеприимства, пришлось принять» (35).
«Мохаммера, – указывал в рапорте барон И. Б. Индрениус, – это главный город Персидского Арабистана. Здесь живет арабский шейх, находящийся в вассальной зависимости от Персии, которой платит известную дань. Но в отношении внутреннего управления – своим племенем и землями – он совершенно самостоятелен и полновластен».
Стража дворца его, «в 1 000 человек, вооружена с ног до головы, и холодным, и огнестрельным оружием». У каждой двери дворца – по двое охранников. За креслом, на котором сидит шейх, принимая гостей, всегда «стоят 2 часовых». Вообще, «куда бы он ни пошел, по дворцу или вне оного, за ним всегда следует человек 6 телохранителей». Из боязни быть увезенным из своего удела тайком, иностранные корабли шейх не посещает; «никогда не ездит ни на персидскую канонерку “Персиполис”, ни на военные суда других наций» (36).