Ротмистр Гордеев
Шрифт:
– У нас мин нет, – печалится поручик.
– А порох?
Оказывается, порох имеется, небогато, но кое-что можно изыскать.
Советую заложить перед блокпостом камнемётные фугасы, как наклонные, так и вертикальные.
– Роете яму, уплотняете стенки, засыпаете порох с заложенным взрывателем, а сверху сыпете гальку или гравий. Работает не хуже штатной картечи, – практически на пальцах объясняю я. – Если всё сделать по уму, может, до пулемётов дело и не дойдёт.
А про «волчьи ямы» поручик и без меня всё знает, даже заложил их на ближних подступах
На лице моего собеседника проступает неодобрение: мол, какие-то нерыцарские методы войны. Эх, рассказать бы ему про крылатые ракеты, летящие на сотни километров, ядерную бомбу, убивающую всё живое, про дроны и слежение за противником через спутники… Но, боюсь, не поймут. В лучшем случае меня ждёт сумасшедший дом, а в худшем – долгие и проникновенные беседы в контрразведке.
Приходится отделываться общими фразами про стремительно меняющийся мир: паровозы, пароходы, автомобили… Хорошо, не вякнул про аэропланы, а то бы прокололся. Еле удержал себя за язык.
Поинтересовался у поручика: слышал ли он о полётах братьев Райт? И встретил полное недоумение собеседника. Он ничего о них не слыхал. Неужели газетчики прозевали сенсацию? Ведь первый полёт братьев Райт имел место в декабре прошлого года. За двенадцать секунд первый в мире самолёт пролетел тридцать метров, поднявшись над землёй на три метра. Этого я, разумеется, рассказывать поручику не стал.
Наконец за нами прибывает штабной штабс-капитан с парой казаков, чтобы сопроводить нас до нашего драгунского полка.
Лукашины, Сорока и остальные казаки тут же завязывают с прибывшими беседу, находят знакомых и чуть ли не родню. От дальнейшего братания с распитием крепких алкогольных напитков всех удерживает только присутствие штабс-капитана и необходимость засветло добраться до своих.
Рысим по дороге. Я пытаюсь сложить в голове фразы будущих рапортов начальству о ходе рейда, но мысли то и дело сбиваются на Ли Юаньфэн.
Глава 14
– После уничтожения склада артиллерийских боеприпасов противника мой отряд совместно с отрядом дружественно настроенных китайцев осуществил переход через линию фронта, – заканчиваю я свой доклад подполковнику Али Кули Мирзе в его штабе.
В детали наших приключений не вдаюсь, для подполковника это всё лирика, его интересует главное.
Командир поворачивается к капитану-артиллеристу. Бог войны кивает:
– У нас есть косвенные подтверждения этой информации. Мы отметили резкое снижение интенсивности вражеских обстрелов. Похоже, у японцев наступил снарядный голод.
– Сколько им потребуется времени на восстановление запасов? – интересуется подполковник.
– Две недели, не меньше.
Али Кули Мирза облегчённо вздыхает. Взрыв склада сорвал планы японцев по наступлению – без серьёзной артподготовки оно обречено. Самураи не идиоты, на убой солдат не пустят, ну а у нас появится время на дополнительную подготовку. К сожалению, пока что инициатива в руках японцев, наши держат оборону.
– Благодарю вас, господин штабс-ротмистр! – хвалит меня подполковник.
– Рад стараться!
Судя по скривившемуся лицу моего недоброжелателя Вержбицкого, ему добрые слова в мой адрес как серпом по одному месту. Да и хрен с ним!
– Господин подполковник, разрешите? – просит он.
– Что у вас, штабс-капитан?
– Как отметил капитан Баркарь, – кивает Вержбицкий в сторону артиллериста, – у нас нет точного подтверждения словам штабс-ротмистра. А что касается интенсивности обстрелов, не удивлюсь, если это военная хитрость неприятеля. С него станется дурить нам голову.
– Зря вы так, – качает головой Али Кули Мирза. – Штабс-ротмистр Гордеев уже не раз подтвердил свою репутацию.
– Я предпочитаю верить не словам, а делу, – гнёт свою линию Вержбицкий. – До получения подтверждения из нескольких надёжных источников полагать, что наступление противника сорвано, преждевременно. К тому же господин штабс-ротмистр утверждает, что ему помогли дружественные китайцы, по сути, бандиты – хунхузы. Никого это не смущает?
Штабс-капитан прямо-таки пышет ненавистью. Подполковник мерит его холодным взглядом.
– В следующий раз штабс-ротмистр возьмёт вас, господин штабс-капитан, в свой рейд, чтобы вы надлежащим образом зафиксировали все результаты. Вы ведь не будете возражать?
– Никак нет! – щёлкает каблуками Вержбицкий. – Почту за честь!
Адъютантов за глаза принято называть штабными крысами, на передке они бывают нечасто. Знаю, что это несправедливо, но фронтовиков можно понять. Всё-таки сидение в окопе и в штабе – вещи разные.
– Господа, совещание закончено, вы свободны! – сообщает Али Кули Мирза.
Офицеры расходятся.
Выхожу из штаба. У коновязи под присмотром барабашки-ординарца мой конь.
– Штабс-ротмистр, – окликают меня позади.
Оборачиваюсь. Взгляд Вержбицкого не предвещает ничего хорошего. Господи, и за что ты послал на мою голову этого придурка? В голове мелькает мысль засесть в тихом местечке с винтовкой и влупить ему пулю в башку. Армия от этого точно не потеряет, а скорее выиграет. Но потом гоню эту привлекательную идею прочь: это не наш метод.
– Слушаю вас, штабс-капитан.
Я нарочно упускаю «господин» при обращении к старшему по должности. На войне такое разрешается, но Вержбицкого задевает.
– Говорят, вы во время похода путались с какой-то китайской обезьянкой… На вашем месте я бы сходил проверился на дурную болезнь.
Взрываюсь от гнева. Готов переносить любые упрёки и ругательства в свой адрес – на войне как на войне, – но эта штабная сволочь позволила себе назвать Ли Юаньфэн, которая не только пришлась мне по душе, но и спасла жизни моих ребят, обезьянкой. Стремительно реагирую и отправляю Вержбицого в нокаут коротким прямым в челюсть. Он падает как подрубленный прямиком в грязь.