Ротмистр Гордеев
Шрифт:
Перед ужином от солдата – раздатчика пищи в руки будто случайно падает записка. Не подавая перед соседом вида, осторожно разворачиваю её и читаю текст на хорошем русском.
Дорогой Коля!
Мои люди видели тебя на улице арестованным. Мы знаем, что тобой интересуется русская контрразведка. Говорят, у тебя очень опасные враги, и они желают тебе смерти. Это несправедливо. Ты – настоящий офицер.
Я помогу тебе, устроив побег. Только оказавшись на свободе, ты сможешь доказать, что невиновен. Если хочешь бежать, дай знак – повяжи на решётку
Твоя любящая Ли Юаньфэн.
«Надо же, – грустно думаю я, – свои в шпионы записали, а китайская девушка готова рисковать ради меня жизнью. Забавно устроен этот мир!»
Может, действительно, плюнуть на всё, согласиться на предложение Ли Юаньфэн и сбежать? Всё равно Вержбицкий и Дзатоев так просто с меня не слезут.
Одиннадцать бойцов команды охотников-разведчиков штабс-ротмистра Гордеева стояли, сбившись в кружок перед особнячком контрразведки.
– За что же их благородие на цугундер? Ну дал один офицер другому в зубы, так то их дело благородное, – горячится Сорока. – У нас в станице на Масленицу и не по одному зубу вышибали, как стенка на стенку сойдутся потешиться.
– За то господина штабс-ротмистра на гауптическую вахту и определили. Это заведение благородное, а для нашего брата и розог достаточно [4] , - вступает в разговор Бубнов. – А вот в контр разведку его по другому поводу потащили.
– За то, что с китаёзами общался? – спрашивает Сорока.
4
Телесные наказания для рядового состава в императорской армии были отменены в августе 1904 года, и только после этого на гауптвахты стали помещать для дисциплинарного наказания и рядовой состав. До этого гауптвахта была исключительно офицерской «привилегией».
Бубнов кивает.
– Так не с япошками же.
– А ты враз отличишь одного узкоглазого от другого?
Сорока смущённо чешет затылок.
– Хочешь сказать, Савельич, – вступает в разговор Лукашин-старший, – господин штабс-ротмистр японским шпионам продался?
– Упаси тя Господь, Тимоша. Ты мне чужих мыслей в башку не вкладывай. А хотел я сказать, робяты, что то, чего не понимаешь, всегда подозрительно. Вот ты, Сорока, забыл, как шашкой их благородие порубать хотел?
Сорока краснеет, но тут же хлопает себя по колену.
– Дурной был. Поумнел. С господином штабс-ротмистром и служба интереснее пошла.
Хлопнула входная дверь особняка, все оглянулись. К разведчикам шёл ординарец командира Скоробут, держась ладонью за левую скулу. Подошёл, ладонь убрал, а глаз уже фиолетовым заплывает.
Неподбитым глазом он оглядел товарищей и вздохнул.
– Силён их высокобродь драться.
– Спрашивал-то о чём?
– Известно о чём. Вспоминай, грит, Скоробут, как трёх товарищей потеряли, как склад брали, часовых снимали. Про поезд опять же, про япошек с их демонами, забодай их корова. Да всё по часам, по минутам. А особливо про китайцев расспрашивал и про китаяночку.
Дверь особняка снова грохнула, часовой при входе вытянулся во фрунт. На крыльцо вышел Дзатоев, окинул взглядом команду Гордеева, поманил пальцем.
– Унтер, ко мне!
Бубнов оправил мундир под ремнём, перекрестился и двинулся строевым шагом к Дзатоеву.
Дзатоев
Мелкие шероховатости в рассказах подчинённых Гордеева имелись. Но Дзатоев не обольщался, он знал, что это естественно для свидетелей и очевидцев событий: каждый видит через собственную призму представлений, веры и знаний. В главном же рассказы бойцов о рейде сходились с тем, что написал в своём рапорте Гордеев. Но Дзатоев не мог избавиться от ощущения, что с этим Гордеевым что-то не то.
В дверь постучали. Дзатоев убрал бумаги в папку, короткими движениями помассировал затылок и виски.
– Войдите.
В дверь вошёл ротмистр. Козырнул с достоинством.
– Господин ротмистр? Ротмистр Филимонов. Вы хотели меня видеть?
Дзатоев указал гостю на стул.
– Присаживайтесь, господин ротмистр. Вы ведь Тверское кавалерийское училище окончили?
– Имел честь. В тысяча восемьсот девяносто втором.
– Гордеева Николая помните?
– Да. Что с ним?
– Геройствует в тылах противника. Инициативен, смел, изобретателен. Он в училище такой же был?
Филимонов задумался.
– Смелости и озорства у него хватало. А вот насчёт изобретательности… Особо звёзд с неба Николя не хватал.
– А давайте устроим ему сюрприз? – Дзатоев проникновенно заглянул в глаза Филимонова. – Розыгрыш…
Глава 15
Ночь. Лежу на нарах, сна ни в одном глазу. Во-первых, сосед-пехотинец храпит так, что хоть уши трубочкой сворачивай. Во-вторых, решаю сложную морально-этическую проблему: принять предложение моей китаянки и пойти на рывок от контрразведки и всей армии его императорского величества Николая намба ту или ждать, пока справедливость восторжествует и меня с извинениями отпустят и дальше командовать моими архаровцами? В обоих вариантах есть плюсы и минусы. Рисковать офицерской честью ради жизни и любви или рисковать жизнью ради чести и доброго имени.
И ещё интересный вопрос: как мой вакидзаси оказался у японского тайи, чтобы помочь ему совершить ритуальное самоубийство? Я оставил его в своём вещмешке в своей комнате в китайской фанзе, где квартировал. И было это ровно перед тем, как я отправился на доклад к Али Кули Мирзе. Без японского агента выкрасть вакидзаси и передать его для сэппуку японцу невозможно. В наличие японского агента среди своих бойцов верится мало. Зато среди китайцев – очень даже верится.
Теоретически любого (или любую) можно подцепить на деньги, боязнь за близких, «медовую ловушку». Даже на ненависть к русским – мы для китайцев такие же «варвары», как и все остальные иностранцы. За что им нас любить? То и дело норовим какие-то территории себе оттяпать от Срединной империи. Японским агентом может оказаться и сам японец: переоделся китайцем, прицепил на волосы косу – и родная мама не отличит одного азиата от другого.