Роза ветров
Шрифт:
– Вот на месте и разберусь, - перебил его Наполеон. – В любом случае с ней надо поговорить. Она могла что-то видеть, слышать, что-то припомнит, если навести ее на мысль… Дамы, мой друг, наблюдательны, - он наставительно похлопал Жукова по плечу. Его названый брат сложил руки на груди, глядя на собеседника сверху вниз.
– А их? – поинтересовался он, не выдавая себя ни голосом, ни взглядом, однако Федор сразу понял, что речь идет о них с Асей. – Оставить подождать в машине?
– Холодно, - покачал головой Бонапарт. – Пусть с нами идут. Мало ли, что может…
– У тебя никакого представления об инструкциях, - проворчал Георгий. – Апаш!
Федор поправил шарф (подарок товарища Владимирова был ему слегка великоват) и подумал, что из всех его знакомых мало кто в подобной
Но спорить с Бонапартом, который что-то вбил себе в голову, и уже звал Мадам «Жозефиной» («Почему нет, я спрашиваю?!») было делом дохлым. Движимый энтузиазмом мощностью в несколько слоновьих сил, он повлек своих сотоварищей к воротам, поднял там трезвон, вышедшему на шум человеку сначала пояснил все по-русски, затем, заметив что-то, повторил все то же самое по-французски. Абориген все отлично понял, впустил их и провел в дом.
Совершенно очевидно, сказал себе Федор, ненавидевший уборку даже больше, чем самый отвратный предмет в своем расписании, совершенно очевидно, что этот дом посещают горничные. Никакой другой причины для того, чтобы он был так чист, просто не существовало. Он сам ощущал себя попавшим «с корабля на бал» замухрышкой, который перепутал съемочные площадки и вместо монтерской вышел прямо посреди кадра в кино о богемной жизни.
Их провели в гостиную – обширную комнату на первом этаже, похожую на зал ресторана, в которой вполне можно было устроить небольшой прием. Выдержанная в серо-зеленых тонах, с унылым пейзажем – копией одного из «малых голландцев» - на стене, она казалась мрачноватой. Черный лаковый рояль в углу подавлял. Федор поймал себя на том, что ожидал увидеть тут ноты. У Марго, его однокашницы, и тоже знатной музыкантши, ноты были повсюду, буквально устилали все поверхности. Марго любила самый их вид, чуть ли не стены ими оклеивала. Федор думал, у всех музыкантов так - и удивился, узрев девственно чистую крышку рояля.
Встретивший их человек что-то сказал на наречии галлов, которое Федору (о чем он не очень распространялся) певучим не казалось вовсе, а напоминало попытку человека изъясняться с полным ртом каши, кивнул им – почти поклонился – и вышел.
– Сообщит о нашем визите, - перевел им Наполеон. Он выглядел оживленным, полным азарта и нетерпения. Глаза у него блестели, щеки разрумянились, и он и правда напоминал не следователя перед началом работы, а пылкого влюбленного на первом свидании.
Из коридора послышались шаги, дверь стукнула, и в гостиную вплыла знакомая им высокая тощая фигура. Федору показалось, что с момента их первой и последней встречи – с того самого концерта – в Мадам не изменилось ничего, от выражения длинного бледного лица, до темного брючного костюма. Хотя теперь Федор мог видеть Мадам совсем близко от себя, рассмотреть и составить собственное мнение.
Что можно было сказать о Мадам? Это был человек без лица, чьи руки с длинными, подвижными пальцами, пальцами пианиста, никогда не перебывали в покое. Лишь зазвучит опасная тема, неслышная прочим смертным, не посвященным в музыкальные таинства, лишь появятся некоторые особенные нотки в голосе собеседника, и Мадам обхватывает себя руками за локти, чтобы скрыть волнение. Мадам из тех, кто прячет глаза за стёклами очков в тонкой серебристой оправе. Мадам из тех, на ком строгий брючный костюм сидит, как прозрачный пеньюар. Мадам совершенно определённо из тех, кто не носит украшений, потому что они стали бы фальшивой нотой в партитуре облика. Длинные тёмные волосы Мадам лежат на плече тяжёлыми крупными кольцами, как воплощение музыки Брамса, и в создании этих волн определённо принимала участие плойка. Мадам глядит на гостей, и гости понимают, что Мадам не до них, что в мыслях Мадам им пока не отведено места. И Жуков смотрит на Мадам с настороженной неприязнью, а его названный брат… он просто смотрит, вбирая в себя чужие черты. Ему нужно время, чтобы принять, свыкнуться, смириться, в конце концов. Потому что кроме всего прочего Мадам - мужчина.
Кому пришла в голову мысль дать пианисту такое прозвище? Казалось ли это просто забавным, или был прецедент, курьезный случай,
– Чем могу помочь, господа?
– спросил пианист. Голос у него был тихий, невыразительный. Федор рассматривал эту личность, а в голове проносилось: “Боже, сумею ли я снова вытащить Бонапарта после такого удара?” «Французский император», как средневековый рыцарь, любил не даму, а свою о ней мечту - однако теперь и мечта от него отворачивалась, вырывала из пальцев скользкой хвост и уходила на глубину…
Окружающая их гостиная с сероватыми обоями и зелеными портьерами, казалась Фёдору аквариумом. Большим и ухоженным аквариумом, чей хозяин, умерев, оставил в нем плавать печального чёрного вуалехвоста…
– Мы приехали поговорить на счёт происшествия в концертном зале, - произнёс Жуков, когда осознал, что от брата ему сейчас не дождаться помощи.
– О, - Мадам кивнул, и в стеклах очков плеснул отраженный свет окон.
– Вы, очевидно, говорите о Джейн.
– Джейн Марпл, ваша сопрано.
– Да-да. Я говорил, что ей лучше перестать сюда ездить. Добром это не кончится.
– Вы говорили? Вот как? А что послужило причиной?
– Присядьте, - предложил пианист, - это долгая история, и не каждому понравится ее слушать, – он сделал жест в сторону россыпи пуфов у окна, тоже обтянутых серовато-зеленой, прохладной даже на вид тканью.
– Дело в бизнесе?
– внезапно поинтересовался Наполеон. Федор даже вздрогнул, до того это вышло неожиданно. Он-то полагал, что ещё пару дней не услышит от рыжего ни слова - хотя тот и был всегда оживлен и разговорчив.
Мадам взглянул на оратора с интересом. Федор подумал, что на месте Напа он стушевался бы и смолк, однако Бонапарт даже не покраснел – вероятно, оттого, что краснел не так уж и давно, и по совсем иному поводу. Он, сбиваясь на акцент ещё сильнее, чем обычно, - что ожидаемо произошло, стоило ему занервничать, - продолжил:
– Здешний сегмент рынка. Вы здесь нежелательные гости. Сначала они избавились от Кесаря, а теперь и от вашей soliste. Вы на очереди, если не уберетесь прочь.
Жуков издал какой-то сопящий звук, но усилием воли заставил себя смолчать. Судя по всему, прежде чем идти клянчить дело, которое должно было попасть в руки нормальному следователю, а не полуграмотному легионеру без роду и племени, Наполеон хорошенько и всесторонне изучил вопрос, наверняка проведя не один час в архиве. И – уж в этом-то Федор не сомневался – особенно напирал на то, что им с Мадам договориться будет проще, ибо всякому приятно на чужбине услышать родную речь.