Роза ветров
Шрифт:
– Ну не вам, а мне, - поправил Наполеон.
– Ну не тебе, а нам, - Георгий снова фыркнул.
– Брат у меня все же один.
– Я не хочу, чтобы ты туда лез.
– А я тоже не хочу, но твоя Мадам права. Или мы посмотрим своему страху в глаза - или он нас сожрет…
***************
Федору дико было вообразить, что в их городе есть такие места. Нет, нет, они бывают в Лондонах и Парижах, в Нью-йорках и Рио-де-Жанейро, но никак не в их богом позабытом углу, засыпанном в это время года снегом едва ли не до окон первого этажа. Откуда у них тут браться подпольным складам, бункерам и прочим элементам кино о спасающих мир во всем мире милитаристах в духе героя незабвенного
– Одного лишь того, что мы туда явимся, явно мало, - разглагольствовал «император», сидя босым на кухне и создавая из того, что нашлось под рукой, то, с чем Фёдор совершенно не хотел знакомиться ближе. Ни ряд пустых банок, ни кипящий на плите синеватый студень в кастрюле для борща его не вдохновляли.
– Именно, - поддержал Наполеона Георгий.
– Рад, что ты это понимаешь. Так какой тогда план?
– Ты ведь знаешь этих людей, - вздохнул рыжий печально.
– Они как собачья свора: уважают лишь силу.
– Предлагаешь вынести там все к чертям?
– Как ни странно, но нет. Во-первых, у нас двоих это и не… – он замялся, вероятно, ни в какую не желая оканчивать фразу и признавать, что ничего у них не выйдет.
– В общем, - выкрутился он, - это чересчур хлопотное дело. Во-вторых, это не очень эффективно. В лучшем случае они решат, что мы тоже в игре, претендуем на место за их столом и на свой кусок от общего пирога и начнётся новый tour de la guerre… виток войны за лучшее такое место.
– И что ты предлагаешь? – скептично изогнул густую бровь Жук.
– Узнать, почему они так хотят избавиться от этих музыкантов. А они очень хотели, согласись!
– Ты не понимаешь, как думают местные люди, - вздохнул Жуков. – Не понимаешь нас. Это на западе бизнес оправдывается как мотив. А тут довольно и неуважения. Не пошёл на поклон - стало быть… – он выразительно чиркнул ребром ладони по горлу.
– Но самолёт, Георг, - не соглашался его рыжий родственник.
– Не мне тебе рассказывать, что такое уронить самолёт…
Федор сидел тут же, слушал и внутренне холодел. Как и все мальчишки, он играл в войнушку в детстве. У него были пистолеты с пистонами, пластмассовые мечи и всякие такие прочие штуки. Но никогда ему не приходило в голову, что игра эта станет более, чем игрой. Что для кого-то это может быть жизнь. Притом - единственная из доступных.
Дал бы кто-то фору, маленькую передышку, крошечную гарантию дня завтрашнего - и наверняка эти двое ковырялись бы на каких-то заводах и знать друг о друге не знали. Но передышки им никто не давал. Как и времени, чтобы освоить хоть что-нибудь, кроме того, что уже затвердили руки. Никому, с ужасом осознал Фёдор, не было выгодно, чтобы эти - а с ними и многие другие - люди, были заняты трудом мирным. Нет. Кому-то нужны были цепные собаки, пушечное мясо, расходный материал. Люди без имен и судеб. Лишенные шанса на иную жизнь, знающие о любви лишь по книгам - в лучшем случае. Это если они умеют читать. Они, эти люди, не имеют понятия, как заплатить за газ, купить в рассрочку диван или найти по акции набор для ванной. Они не знают, как вымыть салон авто - а все потому, что они знают отличия между сорока видами артиллерийских
Он уже знал, что с собой его никто не потащит. Оба брата единодушно отказались даже говорить об этом, и Федор бросил пустую затею. Да и потом, где-то в глубине души, он сам не до конца верил во все происходящее. Такие события просто не происходят в жизни. Это слишком уж сценарий для массового потребителя телевидения. Где это вообще видано? Настоящие происшествия никогда не бывают зрелищными. Они, зачастую, бывают страшными – и именно за счет своей обыденности, обыкновенности. Когда человек умирает, кровь не хлещет фонтаном в потолок…
Федор показал на городской карте все, что у него спрашивали братцы, толком даже и не зная, для чего оно будет использовано, отчасти страшась, что ему расскажут, и отчасти стыдясь на себя за это.
А потом они ушли.
Где они, что с ними - Федор не знал. Думал, будет какое-то прощание, напутствие, будет… хоть что-нибудь. Однако братья однажды вечером просто не явились, а в общежитии ответили, что их нет на месте. Федор не знал, где они теперь, и сдерживался изо всех сил, чтобы не припустить во все лопатки к сыгравшему не последнюю роль в устройстве на работу обоих братцев майору Есенину. Животом лечь на его рабочий стол и не давать ничего делать, пока его не выслушают. Пока майор не снарядит людей в ту часть города, о которой его расспрашивали - патрулем, группой захвата, да чем угодно, лишь бы снарядил!.. Потому что вдвоём против всех - это даже не смешно.
Федор много раз слышал, да и читал фразу «время тянулось». Он прежде и не представлял, насколько это верно. Насколько выматывает нервы. Насколько невозможно сосредоточиться ни на каком деле. Как все валится из рук и как на любой шум кидаешься то к окну, то к двери. И что может присниться ночью, так, что просыпаясь в темноте, в первую минуту ты раздавлен чувством колоссального облегчения по поводу того, что все из увиденного – неправда. Он не думал, что станет с завистью и подозрением глядеть на людей, обвиняя их в том, что им повезло родиться в нормальных семьях, им не нужно спускаться в подземелья под городом, чтобы там пытаться изменять мир.
Он избегал людей – даже близких – и постоянно бывал настороже, отовсюду ожидая всяческих неприятностей, и отчаянно боялся пропустить какой-то поворотный судьбоносный момент. Однако – и ветер, поминаемый братьями, наверняка при этом снова переменился – пропустить такой момент, когда он твердо намерен с тобой произойти, попросту невозможно. Может быть, это даже к счастью…
А потом ему пришло письмо. Без обратного адреса, без штемпеля, его просто подсунули под дверь. Там было указано лишь время и место. И - как ни хотелось Фёдору выкинуть письмо и скорее о нем позабыть - пришлось думать об иных вещах. Например - что сказать Асе…
То, что Асе совершенно безразлично, кто Георгий и откуда, Фёдору было ясно с самого начала. Она глядела на Жука так, что тот мгновенно забывал, о чем только что говорил, и между ними воцарялось то особенного вида молчание, когда все понимают и без слов. В некотором роде, непробиваемый Жуков благоговел перед ее белым халатиком, потому что в его – да и брата – мозгах намертво засело убеждение о ценности врачей. Врачи, зачастую, были единственными людьми, которые протягивали к нему руки не для того, чтобы причинить боль. И то, что случилось между Георгием и Асей, напоминало разряд молнии, а не чувство.