Рождение волшебницы
Шрифт:
И Нута не выдержала:
– Если вы их не тронете. Обещаете отпустить. Я буду молчать с послами. Не буду жаловаться. И все такое.
Лжевидохин вышел из созерцательной неподвижности не прежде, чем Нута окончательно спуталась.
– Мне ничего не остается, как отвечать откровенностью на откровенность. Увы, Взметень и все остальные, как ты говоришь, они мертвы. Взметень убит. Его казнили как изменника. И остальные тоже – изменники.
Еще мгновение выдерживала Нута жуткий взгляд гниловатых глаз – и поникла.
Когда ее увели, Лжевидохин вспомнил Замора – и тот перед ним предстал.
Тщедушный тонконогий Ананья и деревянного сложения сухорукий Замор не обменялись при этом ни словом. На этот раз недолгое противостояние между тонконогим и сухоруким закончилось в пользу Ананьи. Замор, не имея более причины оставаться, вынужден был покинуть комнату.
– Государь! – с чувством воскликнул Ананья, едва убедился, что дверь плотно прикрыта. – Сообщение о блуждающем дворце!
Встрепенувшийся было Лжевидохин ожидал чего-то другого, ожидал так жадно и нетерпеливо, что не сразу сообразил значение новости. Разочарованный, он снова отвалился на кресло и позволил Ананье продолжать.
– Я счел необходимым немедленно разыскать вас, государь… – Ананья говорил все медленнее, останавливаясь в ожидании отклика. – Не знаю, успеем ли обложить подступы к дворцу войсками. Как далеко это? Понятно, пока разведчица не расколдована, у меня нет подробностей.
– Надо успеть, черт побери! – внезапно очнулся оборотень. – Поднять всех на ноги! Всех вверх ногами поставить! – и он, беспомощно дернувшись, оглянулся на едулопов-носильщиков: – Ну, вражьи дети! Взяли!
Новое рождение блуждающего дворца – где-то в предгорьях Меженного хребта – отозвалось по всей стране. Молва о межибожском явлении подняла уже не тысячи, а десятки тысяч возбужденных противоречивыми толками и безумной надеждой людей. По всем дорогам Словании устремились они к Межибожу, несмотря на объявленный накануне указ великого государя, который под страхом свирепых наказаний – виновного и всех его родственников в первом колене – запрещал разговоры о блуждающих дворцах и какие бы то ни было надежды.
Так что великий государь Могут узнал новость не первым; как ни велик он был и могуч, все же он был один, а народу – море. С опозданием на одиннадцать часов узнала о блуждающем дворце и Золотинка-пигалик.
Утреннее солнце нащупало открытую настежь дверь и щели окон неприметной лесной хижины, которая снаружи выглядела как буйный куст бузины. Свежая зелень, пробиваясь из старых бревенчатых стен, сплошь оплетала крышу серого от времени теса, зелень свисала занавесью над входом и прятала узкие волоковые оконца. Внутри крепко спал на ложе из мха пигалик.
Хитроумная волшебница Золотинка цветы обратила внутрь избушки, и они сплошным ковром покрывали подгнившие стены. Грозди винограда свисали над притолокой, груши, сливы и вишни отягощали прогнувшийся от времени потолок.
Прежде Золотинка не тратила себя на пустяки, и, видно, произошло что-то действительно важное, если она так разукрасила свое случайное убежище.
Золотинка не забывала последний разговор с Буяном. С тех пор, как она спустилась с гор в Слованию, не было, кажется, и часа, чтобы она не вспомнила о назначенном ей деянии. Мысль о необходимом и должном витала в снах и преследовала наяву. Мысль зрела, утверждаясь, как нечто непреложное. Теперь помыслы Золотинки обратились вперед, к неведомому городу Толпеню и Рукосиловой твердыне Вышгороду, и это был первый признак, что пора колебаний прошла.
…Белое перышко скользнуло в сумрак напоенной сладкими запахами избушки и щекочущим поцелуем коснулось щеки пигалика. Тот чихнул и открыл глаза.
– Здрасте! – сказала Золотинка, приветствуя перышко. – И доброе утро! – важно добавила она, приметив, как далеко перебралось за гнилой порожек солнце.
Перо бесшумно порхало, и пигалик, который не выносил безделья, осторожно поднявшись с моховой постели (всюду валялись опавшие ночью спелые плоды), оделся, сунул перышко за ухо и побежал к ручью умыться.
Кстати, выскочивший из куста бузины мальчишка нисколько на пигалика не походил. Это был коротко стриженный в скобку большеглазый круглолицый пастушок в посконных крестьянских штанах и такой же много раз латанной рубашонке. Так что не всякая ворона распознала бы оборотня на лету даже и с десяти шагов. Торопливо умывшись, Золотинка нарвала на косогоре большие лопушки мать-и-мачехи. Теперь достаточно было чиркнуть по листу волшебным камнем, а потом провести перышком, чтобы на зеленом бархате лопушка проступили ярко-синие строчки. Оглянувшись по сторонам, Золотинка взялась читать.
«Здравствуй, друг мой Жихан! – с мудрой осмотрительностью писал Буян. – Блуждающий дворец появился вчера месяца зарева во второй день в восьмом часу пополудни южнее города Межибожа в двадцати шести верстах. – Выпалив это сногсшибательное известие одним духом, Буян продолжал все так же торопливо и многословно, но уже спокойнее. – По-видимому, блуждающий дворец опять родился на крови – там, где среди обширных, на несколько верст посадок едулопов погибли сбившиеся с дороги дети.
И все же предположение о связи дворцов с местами острых людских страданий ставится у нас под сомнение. Кое-кто утверждает, что это противоречит целому ряду твердо установленных уже обстоятельств; что касается меня, я лично остаюсь при прежних своих воззрениях. Однако надо заметить, что шесть дворцов (Межибожский – шестой!) не дают еще оснований для безусловных выводов. К сожалению, не имею ни времени, ни права посвящать тебя в подробности научных споров, должен только сообщить для твоего личного сведения – совершенно доверительно, при строжайшей тайне, разумеется! – что некоторые знатоки вопроса ставят появление дворцов в прямую связь с полетами змея Смока. Змей, как ты знаешь, последние двадцать лет не покидает горного логова на вершинах Семиды, где, наверное, будет менять шкуру. Однако кое-какие редкие и невразумительные его полеты последних лет нами отслежены. Впрочем, уверен, что и в этом случае выводы делать рано.