Рождественское перемирие

Райз Тиффани

Девушка раздала бокалы и села на подлокотник софы. Сорен встал у камина, снял белую колоратку и расстегнул верхнюю пуговицу рубашки. Неосознанный жест, но Кинг не мог перестать смотреть на обнаженное горло Сорена.

– Могу ли я узнать, что вас привело в мою скромную обитель сегодня?
– спросил Сорен.

– Рождество, - ответила Нора.
– Мы думали заскочить, проверить, не хочешь ли ты провести с нами время? Выпить вина? Посмотреть Рудольфа?

– Потрахаться?
– добавил Кингсли.

Нора уставилась

на него.

– Простите моего парня-шлюшку, - обратилась Нора к Сорену.
– Он тридцать шесть часов провел без секса. Цыц, Кинг, или Мамочка вернет все твои рождественские подарки в магазин.
– Она посмотрела на Сорена и закатила глаза.
– Сабмиссивы - с ними невыносимо, нельзя повесить их под потолок темницы и обескровить, не так ли?

– На самом деле, не такое и плохое предложение, - заметил Сорен.

– Обескровить Кинга?
– уточнила Нора.
– Больше уместно для Дня Святого Валентина.

– Нет, - ответил Сорен.
– Потрахаться.

Кингсли совершил большую ошибку, пытаясь сделать глоток вина в тот момент, когда Сорен озвучил свое согласие с идеей насчет траха. Оно застряло у него в горле и едва не вышло через нос, прежде чем он успел его проглотить.

– Вы ожидали, что я скажу нет?
– спросил Сорен.
– У меня прошло значительно больше времени, чем тридцать шесть часов.

Пока Кингсли оправлялся от почти смертельного глотка насыщенного Пино Нуар, Нора подошла к Сорену, положила руки ему на грудь и поднялась на носочках, чтобы его поцеловать.

– И как только я думаю, что вы все выяснили, - сказала она после поцелуя, - ты соглашаешься на тройничок на Рождество. Или двойничок, если Кингсли умрет.

– Я не умру, - произнес Кинг.
– Наверное. Можно мне воды?

Нора передала ему бокал воды, который он выпил залпом и вернул ей.

– Merci, Ma^itresse.

– Пожалуйста. Не умирай, - попросила она.
– Возможно, позже мне понадобится твой член.

– Мы уверены, что он серьезно?
– спросил Кингсли, повернув голову в сторону Сорена, стоявшего у камина, с невыносимо загадочным выражением на лице.

– Не знаю, говорил ли он серьезно, - ответила Нора.
– Но я - да. Я буду наверху, ждать в постели или сна, или секса.

Она убежала наверх так, как только Нора могла бегать в доме иезуитского священника в 1:16 утра.

Оказавшись одни, Сорен посмотрел на него и чуть изогнул бровь.

Кингсли откинулся на спинку кресла и попытался выглядеть обычно.

– Это была твоя идея, - обратился Сорен.

– Я шутил, Брат Трах.

– Если ты не заинтересован, - ответил Сорен, - мы будем спать. Элеонор превосходно взбивает подушки.

Приблизительно долей секунды позже Кингсли оказался на ногах.

– Нет, я заинтересован. Только... ты застал меня врасплох, немного, - оправдался Кингсли.

– Как будто мы не делали это раньше, - напомнил ему Сорен.

– Мы не были друг с другом долгое время. Вот и все, - объяснил Кинг.
– Ты и она... постоянно. Но втроем? Ни разу после того года.

Да, тот год. Кингсли размышлял о нем, как о «том годе» или том годе. Всегда в кавычках или курсивом, если речь шла о чем-то вымышленном или чуждом. В тот год он и Нора исчезли, покинули Нью-Йорк, оставили Сорена, покинули друг друга и вернулись совершенно другими людьми, какими они были до «того года».

– Уверен, что хочешь моего присутствия?
– спросил Кингсли.

– Элеонор довольно сильно увлечена тобой по причинам, которые ускользают от меня.

– Я не спрашивал, хочет ли она, чтобы я был там. Она всегда хочет меня, - ответил Кингсли, не в состоянии устоять перед возможностью потыкать в эго Сорена.
– А ты?

Сорен отвернулся и посмотрел на камин, и носком черной туфли вернул горшок с пуансеттией на место возле поленницы.

– Кто, черт возьми, такой Бамби? – решил узнать Кингсли, вспомнив записку на пуансеттии.

– Я, - ответил Сорен.
– Сокращенно от «бамбино», потому что я был «малышом» иезуитом, когда мы познакомились.

– Магда называла тебя Бамби? И ты позволил?

– Она не раз спасала мое здравомыслие, - пояснил Сорен.
– Не уверен, пережил бы я семинарию без нее.

– Знаешь, если кто-то такой же, как ты...
– начал Кингсли, - как ты из прошлого, девятнадцати-двадцати лет, придет ко мне за помощью, я бы ответил: «Я знаю, кто может помочь тебе - Госпожа Нора».

– Ты пытаешься доказать свою правоту, - сказал Сорен.
– Не стоит.

Сорен отпил вина, и пристально посмотрел на бокал.

– Магдалена никогда не отправляла мне пуантсеттию, - отметил Кингсли.

– У нас с ней своя история, - произнес Сорен.
– Как у меня с тобой. И она не вся плохая.

– Ничего из нашей истории не было плохим, - не согласился Кингсли.
– Во всяком случае, кроме концовки.

– Элеонор не согласна.

– Ей жаль, что она вспомнила об этом, - ответил Кингсли.
– Сегодня она сказала, что ей жаль.

– Правда?

Кингсли кивнул: - А тебе?

– Жаль? Насчет чего?
– Он казался оскорбленным мыслью, что может о чем-то жалеть.

– Когда сказал, что я с ней, чтобы причинять тебе боль? Это несправедливо для нас обоих.

– А это не так?

– На самом деле...

– Для такого простого человека с тобой невероятно сложно, - заметил Сорен.
– Чтобы лечь с нами в постель тебе никогда не требовалось выгравированное приглашение.

Кингсли несколько секунд стучал ногой по полу.
– C’est vrai. Mais... Рождество. Ты хочешь меня в тройнике? Попроси вежливо. Заверни в подарочную упаковку. Укрась.