Рукопожатие Кирпича и другие свидетельства о девяностых
Шрифт:
– Ма-ам, – протянул Пашка, перебирая босыми ногами на студёном полу, – вы же вчера ходили весь день и пришли поздно…
– Я тебе из гостей чего-нибудь принесу… Жди! – подытожила мама.
Пашка подождал немного. Поскучал… Подождал ещё и – принялся за дело. Раз праздник, значит, в доме нужно сделать красиво. Тем более что не просто праздник – один из многих в календаре, а самый настоящий Новый год!
Для начала он принёс из сараюшки припасенные еловые ветки, выпрошенные у соседки тёти Зины Шумейко. Тётя Зина с мужем дядей Петей третьего дня ставили в крестовину новогоднюю ёлочку и несколько нижних веток спилили. А Пашка оказался рядышком – катался на лыжах
Заглянув в тумбочку под телевизором, Пашка обнаружил знакомую ему небольшую картонную коробку, а в ней среди многочисленных цветных осколков немного целых ёлочных игрушек и путанку серебряной мишуры. Пашка воткнул в литровую банку ветки, пустившие в комнате смолистый аромат, нацепил на них игрушки и обмотал мишурой. А оставшуюся мишуру прикрепил к ватным комочкам, намочил их и подбросил к потолку, где полоски мишуры, зацепившись мокрой ватой за штукатурку, красиво повисли, заиграв на свету матовыми искорками. Так делали продавщицы в гастрономе, в котором мама покупала продукты. Пашка увидел, запомнил, а теперь применил для дела.
Потом Пашка почитал немного… Вышел во двор, почистил снежок у крыльца и дорожку. Поиграл с Тарзаном… Зашёл в дом… Опять почитал, попил чай со смородиновым вареньем (больше Пашка ничего не обнаружил съестного), ещё почитал…
Мама всё никак не возвращалась.
Короткий зимний день заканчивался. На улице постепенно темнело, и серые сумерки забирались в дом. Тусклые лампочки не очень-то радовали светом и даже, наоборот, поселили в доме тени от шкафа, стола и стульев.
Пашке почудились осторожные шаги на чердаке и шорохи где-то за плинтусом. Шальной порыв ветра хлопнул сорвавшейся с крючка ставней. По полу потянуло холодком. Пашка быстренько подтянул ноги под себя. Ему вдруг показалось, что из-под дивана вот-вот высунется неведомая рука, схватит его за щиколотку и потянет в подполье.
Что-то загудело в трубе, прокатилось сверху донизу и, метнувшись обратно, вылетело на улицу. Загремел цепью Тарзан, завыл и тут же смолк.
Пашка накрылся одеялом с головой, немножечко оттого, что стало страшно, и немножечко от холода – дом с утра был ещё не топлен.
Пригревшись, он и не заметил, как задремал, а когда проснулся, включил телевизор, чтобы понять, который час.
Попал Пашка в середину старого кино про развесёлых людей, встречающих Новый год, который они называли по-своему – Рождеством. Парни и девушки, все – нарядно одетые, собирались в небольшие компании и ходили по улицам, от дома к дому, колядовали. И дворы, и пути, и крыши каждой хатки толстым слоем покрывало ватное одеяло голубоватого от сумерек снега. Тёплый свет из окошек, жёлтыми масляными пятнами оттеняющий белизну стен мазанок, издали приветствовал и зазывал колядующих. Парень, шагающий первым, тащил большую звезду на шесте, другие гуляки расправляли здоровущие мешки и, заходя под окна соседей, громко пели, а те давали им всякую вкусную снедь и угощали питьем. В мешки так и сыпались караваи, баранки, сладости и даже жареные гуси целиком.
«Хорошие в кино соседи, – оценил Пашка увиденную по телевизору историю. – А вот тёть Зина и дядь Петя Шумейко… хоть сколько пой у них под окном – ничего не дадут да ещё погонят. Ветки еловые отдали, потому что всё равно выбрасывать».
Ну,
Лидия Андреевна, эта вот самая Пашкина мама, находилась не очень-то далеко – через три дома, в избушке Подползиных. Лидия Андреевна – это по паспорту. Но и здесь, и в домах других соседей Андреевну к её имени никто не добавлял, да и Лидией не величал никто. Лидка, Лидуха – и всё.
Гуляли у Подползиных не первый день. Хозяева славились большой гостеприимностью, если кто со своей бутылочкой заглядывал да со своей закусью. И потом, разгулявшись, не могли остановиться неделю, а порою и подольше. Меняя изо дня в день путем естественного отбора состав выпивох, но сохраняя в активе не успевающий трезветь костяк.
Лидуха очнулась на неразобранной хозяйской кровати, лежащая поверх покрывала. Кофточка была расстегнута напрочь, пуговки на платье – тоже, старенький бюстгальтер сдвинут на сторону, обнажая Лидухину грудь, сохранившую по некой природной прихоти округлость формы точно такую же, как в девичестве.
Рядом храпел какой-то мужик, вроде бы Серёнин приятель с завода. Имени мужика Лидуха не помнила.
«Он, что ли, меня расстегнул? – подумала Лидуха. – А где Серёня?»
Осмотрев себя и не обнаружив более никакого ущерба, Лидуха навела в одежде порядок и побрела на кухню, где находился эпицентр застолья.
«Надо же, – продолжала размышлять она, – лихо мне на старые дрожжи прилетело – не помню, как и отключилась… А где Серёня?»
Оказалось, что Серёня вместе с хозяином Юрчиком Подползиным по прозвищу Бисер, приклеенным к нему за некоторое сходство с болгарским певцом Бисером Кировым, ушёл за пивом и не вернулся пока…
– Давай-ка, соседка, я тебя бражкой полечу, – предложила жена Бисера однорукая Надя, ещё школьницей потерявшая кисть на производственной практике. – Я тут от мужичков бражку заныкала!
– Давай, – согласилась Лидуха, – а то я что-то совсем стала: «всё, что было не со мной, помню»…
Пока Надя цедила бражку через марлю, Лидуха подошла к окошку глянуть на улицу – чего там творится.
Ох ты ж напасть! В обрамлении морозных узоров из окна скалилась заросшая волосом рожа с расплюснутым о стекло носом на манер поросячьего пятачка. Лидуха закрыла глаза, потрясла головой и вновь посмотрела в окно. Рожа исчезла.
– …И телик включи, – решив, что померещилось, крикнула Лидуха Наде, – может, концерт какой, Пугачиху покажут или ещё кого…
– Я Пугачиху не люблю, – забасил вдруг чей-то голос за спиной Лидухи.
– Кто тут? – в унисон вскрикнули бабы.
– Я это, я, Володя, – выходя из дальней комнаты, отвечал им мужик, которого Лидуха, проснувшись, обнаружила рядом с собой. – Сморило меня… О-о-о! Дайте бражки мне испить… Подкреплюсь да пойду ребят поищу… Бисера с Сербией…
Хозяйка зачерпнула из фляги. Володя дул бражку прямо из ковшика, вопросительно поглядывая на Лидуху, но так ничего и не спросил. Выдув ковшик браги до дна вместе с ягодами, Володя ушёл.
Надя включила телевизор. На полусферической плоскости постепенно нагревающегося кинескопа старенького «Горизонта» забегали фигурки жителей малоросской деревни, как поняла Лидуха, видимо ещё давешних, царских времен. Местный кузнец – молодой и статный парень со стрижкой под горшок – уговаривался о чём-то с волосатым чертякой, имеющим свиноподобную харю, весьма похожую на ту, что Лидухе померещилась недавно в окне. Вроде договорились. А потом кузнец вдруг взял да и ухватил нечистого за хвост…