Русская война: Утерянные и Потаённые
Шрифт:
• У него была возможность разгромить несколько слабых соединений противника, разновременно выходивших или натыкавшихся – кажется, все же японцы отчасти оказались захвачены врасплох, – на несуразную, но громоздкую русскую эскадру – он проходит мимо, «демонстрируя презрение»…
Последние трое суток перед боем Рожественский провел в кресле на боевом мостике, куда ему приносили и еду, ни с кем не общался кроме отдачи распоряжений через флаг-офицера и сигнальщика, выглядел угнетенным – в ночь с 10 на 11 по-кончил с собой, выбросившись за борт, близкий ему старший флаг-офицер лейтенант Свенторжецкий – ночью смотрел на неуклонный ход кораблей, скорее не думая, а чувствуя его. Кажется, у него начиналась опять депрессия, обратившаяся по невозможности уединиться в «демоническую форму», действовать вопреки всему, и не действовать вообще, если требуется осуществить какое-то действие.
…Умер адмирал Фалькерзам, надо назначить незамедлительно флагмана 2-го броненосного отряда – следует распоряжение факт смерти не разглашать, оставив брейд-вымпел на «Ослябе», который становится так сказать «механическим флагманом» – фактически капитан 1 ранга К. Бэр – и когда броненосец погибнет, 2-й отряд разбредется, а это не только по номеру, по боевой мощи второе соединение эскадры, 3 полноценных боевых единицы из 4-х. Это тем более странно, что на предыдущих боевых учениях в Индийском океане Рожественский определенно отрабатывал тактику раздельного применения 1-го и 2-го отрядов, поэтому наличие 2-го флагмана было совершенно необходимо, и отсутствие распоряжения заводит поиск в дебри психиатрии. Если Рожественский идет в Цусиму за сражением, – а зачем нужно туда кроме того идти? – он такого не допустит, но это налицо…
Да не была ли для него Цусима важной только в одном смысле – покрасоваться «ндравом», «показать презрение»: вот, все против – а я тут! И когда ахнулось это «всё» – разлетелась фанфаронада как гнилой орех, даже не обратилась в «русскую рулетку»: ведь сдался же стервец в плен, не как Небогатов, обложенный неодолимым кольцом, в невозможности отвечать огнем на начавшийся методический расстрел кораблей с недосягаемых дистанций, тут выбор между позором и гибелью – иного нет… И Рожественский с 2-мя неучаствовавшими в бою миноносцами против 2-х у противника, вне пределов досягаемости крупных кораблей, на открытом пути во Владивосток – сдался… Стервец! Тряпка! Воронье пугало!
Да, похоже, эпохально-эсхатологического замысла тут не было, это сложилось само по себе, суммой своих составляющих – и воистину это была жуткая сумма, от алой до смрадной.
В познавательном плане она точнее выражает Россию, чем Артур, Чемульпо, Ляоян: те рисуют ее лучшей, чем она есть – Цусима являет ее в развал, без утаённых мест: кишки, алость, животность, говно. «Варяг», «Стерегущий», Большое Орлиное Гнездо – это беззастенчивая, бесстыдная растрата героизма. Цусима – это героизм и разложение героизма. Россия в 20-й век войдет с Цусимским надрывом… Потом, на суде, он будет вести себя «хорошо», брать на себя свои вины – а чьи они еще? – говорить и рисоваться признанием, покаянием, самоистязанием и уничижением на виду у прессы (либеральной), публики (такой же), радостной от возможности перетянуть еще одного – «от тех»; договорится (и допишется) в отработку ее благожелательства до признания органической неспособности русских к морю как сухопутной нации; о суетности держаться в числе первых морских держав; о посылке учиться офицеров в иностранные флоты – как же сменится настрой русского либерал-таракана и потянет его хапнуть проливов и вкусить Тимбукту, и вспомнится ему флот и потребуется не объяснение но отрезвление, и дойдет до него, что и многое-то заявленное неверно, и вина-то не только на «формациях», но и на «боярах» – станет играться в другую игру, сумрачного демонического отшельника (в приличной квартирке и при наплыве гостей-зрителей).
– Я Черный Ворон! (слова мельника в «Аскольдовой могиле» Верстовского).
С чем и умрет…
Когда оплёванный, отставленный, много-завинённый, с непредсказуемым характером, пристрастно-несправедливый, но подлинно великий военно-морской деятель, отчаянный капитан «Тамани» в Крымскую войну; водитель каперских эскадр, от которых замирало финансовое сердце Сити в 1860-е годы; великий кораблестроитель 1870 – 80-х адмирал Попов отошёл от дел, он просто замолчал – личность незаурядная, какой ему смысл было под неё играться и устраивать спектакль на безделье, скучно строиться под какого-то Нельсона, если состоялся как Попов!
Но… тогда еще более жуткую картину представляет собой Цусимская драма – не отблеск разложения верхов, с гемофилическими и чахоточными цесаревичами и габсбургски-выраженными признаками вырождения всей династии на портретах В. Серова – прямая копия-оттиск, с «больноголовым государем» на шканцах и по нисходящей до невзрывающихся снарядов и слетающих броневых плит.
Только в больном сознании может возникнуть эта фантасмагория упивающегося мазахизма:
• идти на прорыв и запретить досмотреть шарахнувшийся с курса подозрительный «купец» – оказался японским вспомогательным крейсером-разведчиком «Синоно-Мару», первым известившим противника о появлении русской эскадры и ее курсе в Восточно-Корейский пролив;
• наслаждаясь эйфорией разноголосицы полушарий отказать в атаке:
• сначала старенького крейсера «Идзуми», безнаказанно плетущегося параллельно курсу эскадры (скорость 17 узлов, 10—120 миллиметровых пушек) отрядом Энквиста (6 крейсеров, скорость 20–24, 5 узла, 26—152 мм, 19—120 мм), отправивших бы его на дно в 1/4 часа;
• потом отряд старых японских броненосцев: 2 броненосца береговой обороны, 2 броненосных крейсера (скорость 13–16 узлов, 10 старых 330–254 мм пушек, 15—152 мм, 28—120 мм; фугасные снаряды не пробивают брони русских кораблей) – 1-м броненосным отрядом из 4-х новейших броненосцев (скорость 18,2 узла, 16—305 мм, 48—152 мм пушек; бронебойные снаряды пробивают любую броню); сблизившись на дистанцию прямого выстрела русский броненосец за 10 минут вгонит в корпус своего противника 40 двенадцатидюймовых и 240 шестидюймовых снарядов – на 7 минуте последний японский корабль погрузится в океан;
• и наконец, выскочившего на эскадру в 11 часов отряда легких крейсеров адмирала Девы – 4 крейсера (4 – 203 мм, 15 – 152 мм, 20 – 120 мм, скорость 20 узлов) – отрядом Энквиста, усиленного быстроходным «Ослябей» – 1 броненосец, 6 крейсеров (4 – 254 мм, 37 – 152 мм, 19 – 120 мм), бой, в котором более быстроходные русские крейсера, перехватив пути отхода, прижмут японские корабли под пушки броненосца.
…нет, не все уж так было безупречно на японской стороне и действуй русский флагман по другому, к 13 часам, когда началось сближение основных сил, адмирал Того мог бы уже не досчитать 6—10 единиц и как бы окреп от этих успехов дух русских моряков и желание соревновать…
Но как сказал Наполеон о психически ненормальном фельдмаршале М. Каменском:
– Действия сумасшедшего непостижимы!
Не этим ли объясняется та фантастическая завязка боя в 13.15, которая непереводима в смысл какой-либо идеи уже 95 лет: в момент сближения эскадр пристраивает 1-й броненосный отряд, в рамках своих тактических особенностей резко отличный от всего состава эскадры, и до того следующий отдельной колонной, – в голову общего кильватерного строя, вопреки ориентировкам предшествующих учений вступая в бой не раздельно, а единой колонной.
а) не проще ли предположить, вопреки, как это раздумчиво гадал В. Костенко («На «Орле» в Цусиме») или трубил В. Семенов («Расплата»), что в замыслы русского флотоводца пришла не «опасная идея» нанести удар по концевым кораблям Того, быстро приближавшимся на встречно-параллельном курсе и становившимся на левый траверс русской эскадры – а пробилось воспоминание, что левая кильватерная колонна идет не за флагманом, а за «флагом над гробом», и то надо бы исправить, как и осознание, что поставив адмирала Небогатова в конце колонны, он вообще упразднил всех флагманов боевой линии, кроме себя, и теперь кроме как водить ее «веревочкой» ничего не остается.