Русский ад. На пути к преисподней
Шрифт:
Утром 23 августа, в тот самый час, когда Шапошников, главком ВВС, собрал Главный штаб, чтобы (на всякий случай) выйти из партии, ему позвонил генерал армии Моисеев, первый заместитель неизвестно какого министра обороны (Язов с ночи был в Лефортове), передал, что Шапошникова вызывает Горбачев, и, прикрывая трубку ладонью, спросил:
– Это правда, что ты с партбилетом расстался?
– Так точно… – дрогнул Шапошников.
– Ну-ну… А вот я бы не торопился, – бросил Моисеев и положил трубку.
В кабинете
– Доложите, что вы делали 19–22 августа, – сухо приказал Горбачев.
Шапошников заявил, что он сразу же возненавидел ГКЧП и был готов разбомбить Кремль, если начнется штурм Белого дома.
Ответ понравился.
– Из КПСС вышли? – спросил Горбачев.
Шапошников смутился, но отступить было некуда:
– Принял… такое решение.
Горбачев посмотрел на Ельцина:
– Что будем делать, Борис Николаевич?
– Назначить министром обороны! – сказал Ельцин.
Главный военный летчик Советского Союза чуть не упал.
– Приступайте к своим обязанностям, – тут же сухо приказал Горбачев. – Вам присвоено воинское звание маршала авиации.
Выйдя из кабинета, Шапошников наткнулся на Моисеева. Лицо нового министра обороны было как взорвавшаяся плодоовощная база.
– Аг-га, – скрипнул Моисеев. – Говорил тебе, с партией не торопись!
Через несколько минут Горбачев своим указом отправит Моисеева в отставку.
На самом деле Евгений Иванович Шапошников был не глупым человеком, отнюдь. С годами он все чаще и чаще задумывался над интересным парадоксом: в России так трудно получить генеральские звезды и тем более власть, что потом, когда эта власть – есть, все, абсолютно все, усилия тратятся только на то, чтобы эту власть сохранить.
Иными словами: честно работать – уже невозможно. Любой журналист, который зарабатывает, подлюга, на твоих же пресс-конференциях, сильнее, чем ты, министр обороны!
Это не он боится говорить с тобой, а ты с ним, потому что тебя, министра обороны Советского Союза, за одно неосторожное слово, которое он – будьте спокойны! – тут же выкатит в газеты, могут выкинуть не то что из армии… из жизни, а ему, гаду, – хоть бы хны! Ему не грозит отставка, нет; тебя, может быть, последнего боевого маршала в Европе, можно уничтожить, как козявку, а он будет только смеяться; у тебя власть, а у этой мелюзги сила – вон как!..
Ельцин несколько раз приглашал Шапошникова к себе на дачу. Шапошников видел: у Горбачева уже нет власти, у Ельцина – еще нет. Они намертво, морским узлом связали друг другу руки.
Объективно Горбачев нравился Шапошникову больше, чем Ельцин. Встречая Ельцина из поездки в Америку, Шапошников собственными глазами видел, в каком состоянии Президента России вывели из самолета, – пожалуй, это было самое сильное впечатление за всю его жизнь.
Но если Ельцин боролся за власть потому, что он хотел работать, то Горбачев боролся за власть только потому, что он хотел уцелеть. Да, Ельцин не обладал умом, какой необходим Президенту России, но у Горбачева не было совести – что хуже? И никто – ни Горбачев, ни Ельцин… – никто не знал, что же все-таки делать с этим кошмарно-огромным ядерным государством, которое называется Советский Союз.
26 сентября 1991-го: глупость, которой нет названия.
Президент СССР – метался…
Он вскочил на лошадь и бешено помчался во все стороны сразу.
…Кабинет Горбачева находился на третьем этаже – окна выходили на изнанку Кремлевской стены, за которой гордо раскинулась Красная площадь.
Когда Михаил Сергеевич был «избран» Генеральным секретарем, управделами предложил ему бывший кабинет Сталина, который очень-очень долго, почти три десятилетия, был закрыт (Маленков предлагал устроить в этом кабинете музей, но идею не осуществили, не успели), и приказал подобрать ему «что-нибудь повеселее».
«Повеселее» были владения Брежнева. После отставки премьера Тихонова кабинет Сталина занял (и то ненадолго) Рыжков.
– Тебе Сталин не мешает? – поинтересовался однажды Михаил Сергеевич.
– Пока нет, – насторожился Рыжков. – А что?
Рыжков – с Урала, у него не было комплексов.
Совсем не плохо для человека его возраста, между прочим.
…Самый удобный путь – через Спасские ворота Кремля; здесь, на площади, Шапошников всегда выходил из машины и шел пешком. Конец сентября, а солнце словно вышло из берегов, мертвых листьев на земле не видно, хотя ветки деревьев голые.
«Интересно, куда листья-то делись?..» – вздохнул министр обороны Советского Союза.
Ему ужасно хотелось спать. Если Шапошников спал изо дня в день меньше семи часов, он ходил как оглоушенный.
Чтобы не опоздать, Шапошников взял за правило приезжать к Горбачеву загодя, минут за двадцать-двадцать пять, а чтобы не подвернуться кому-нибудь из начальства под горячую руку, гулял у подъезда.
Потом Шапошников быстро сдавал шинель в общий гардероб и поднимался по лестнице.
С боем кремлевских курантов он вошел в приемную.
– Уже спрашивал, – встретила его Татьяна Попова, секретарь Горбачева.
Президент Советского Союза любил поговорить, то есть редко кто попадал к нему вовремя.
Шапошников открыл дверь, прошел через тесный «тамбур» и открыл еще одну дверь – в кабинет.
– Давай, Евгений Иванович, давай, рад тебя видеть…
Горбачев вышел из-за стола.
– Товарищ главнокомандующий…
– Здравствуй, здравствуй, – Горбачев протянул руку. – Как сам?
Шапошников быстро оценил обстановку: «Встретил вроде бы нормально».