Русский Бог
Шрифт:
* * *
С трудом выйдя из комнаты, Анна пошла по коридору. У коридора было ответвление, и по ошибке Анна свернула не в то крыло. Вскоре до неё донеслись слова Рылеева.
* * *
– Этак и конца не будет! Если убивать и в чужих краях, то конца не будет; у всех великих княгинь - дети… не довольно объявить их отрешёнными? Да и кто захочет такого окровавлено престола? Как вы думаете?
Анна открыла легко подавшуюся дверь, откуда доносилась речь и оказалась в дальнем углу гостиной, где они прежде выступали. Она стала за колонной.
– Господа, а знаете, ведь это ужасное дело… Мы тут с вами, как лавочники на счётах, а ведь это кровь!- говорил Рылеев, небольшой, хмурый молодой человек в белом фраке.
– Верно, верно , Кондрат!
– Правильно, Рылеев! – поддержали Рылеева собравшиеся.
– Пусть Трубецкой, если настаивает, сам, своей рукой убивает, младенцев режет…
Анна во все глаза смотрела на Трубецкого. Она не могла не узнать его, прежде её возлюбленного купца, отца Оленьки потом, архимандрита Фотия.
– Храбрость моя проверена войной Отечественной, - отвечал Трубецкой, губы его тряслись.- Да ведь как же быть, господа? С филантропией не только революции не сделаешь. Редко основатели республик отличаются нежною чувствительностью… Не знаю, как вы, а я уже давно отрекся от всяких чувств, и у меня остались одни правила. И в Писании сказано: никто же волоча руку свою на рало и зря вспять, не управлен есть в Царство Божие…
* * *
Артисты ждали Истомину у парадного подъезда дома.
– Что так долго?
– спрашивал длинный контрабасист.
– Ну это безобразие, господа! – недовольно сказал толстый альт.
– Что вы? Может быть человеку плохо… - возразила тщедушная труба.
На дворе стояла зима. Ветер нес по мостовой поземку. Господа кутались в шубы и шинели.
– Действительно, что-то странно… господа, кто торопится, может идти. А я схожу за Анной, - сказала товарка Истоминой.
– Но время позднее…- сказала труба.
– Не беспокойтесь. Я надеюсь поймать извозчика.
Артисты стали расходиться. А товарка Анны пошла за ней в здание.
* * *
– Милочка! Что же вы тут делаете?!- обратилась к Анне незаметно подобравшаяся Катишь Трубецкая.- Я думала, все артисты уже давно ушли… Здесь стоять нельзя… Пойдемте, пойдемте.
– У меня закружилась Глова, и я ошиблась дверью. Не знаю, как выйти,- отвечала Анна.
– Я провожу вас! – скрывала недовольство Катишь.
– Ах, так болит голова: ничего не вижу, ничего не слышу!- Анна искусно усиливала своё в самом деле плохое самочувствие.
Катишь повела Анну к выходу.-
– час решительных действий, господа, неудержимо приближается, - говорил Трубецкой. – Сейчас или никогда. Предлагаю выступление утром 14-го декабря во время принятия военной присяги. Воспользуемся случаем, Николай до тех пор не может быть официально признан монархом, пока не придёт из Варшавы окончательный отказ его брата, великого князя Константина. Я хотел бы знать, ведётся ли агитация среди солдат? Какие полки готовы к выступлению?
Послышались голоса:
– Московский полк придёт.
– Флотский экипаж.
– Лейб-гренадёры…
* * *
Катишь вывела Анну в коридор, долго, раздумывая, смотрела ей вслед. Из гостиной донеслась песня:
– Отечество наше страдает
Под игом твоим, о злодей!
Коль нас деспотизм угнетает,
То свергнем мы трон и царей!
Свобода! Свобода!
Ты царствуй над нами…
Припев:
– Отечество наше страдает…
То свергнем и трон и царей…
Навстречу Анне по коридору бежала её товарка.
* * *
В Казанском соборе допевали литургию. Николай и Александра ставили свечи пред ликом Божьей матери. Николай -как всегда, подтянутый, сухощавый, крепкий, в сверкающей позументами генеральской форме, Александра – с красивым, со скрытой скорбью выражением лица, в бело-голубом с лиловыми разводами батистовом платье, в диадеме на лбу из нежно голубых аметистов.
– Николя…- дрогнувшим голосом спросила Александра, смотря на набожно, с достоинством крестящегося мужа. – Ты любишь меня как прежде?
– Ещё бы, сердце моё! – привычно откликнулся Николай и тут же добавил не без сердца. – Иногда ты мне кажешься Мадонной спустившейся с неба, - Николай поцеловал Александре руку; развернувшись, они вместе с толпой пошли из церкви – тогда я и желаю и боюсь к тебе прикоснуться. Близость с тобой мне кажется надругательством над вечной красотой, неким кощунством… Жена моя!
– Тише, Николя. Мы – в церкви, - остановила Николая Александра, хотя ей хотелась слушать ещё, и не со всем она была согласна в николаевской трактовке отношений.
Только Николай смотрел уже в другую сторону. Там у стены храма он заметил белоснежную норковую шапочку и шубку анны. Анна держала за руку дочь, опасаясь, чтобы её не раздавила толпа. Анна с немым укором следила глазами за Николаем.
– Через три дня присяга… ты не бросишь меня, когда уже официально станешь императором? – продолжала влюблено допытываться Александра.